– Да, верно. В английском сразу и не поймешь, где «вы», а где «ты», – раздумчиво продолжила его подруга, потом задорно обернулась к Глории. – А-а-а, ясно. Влад хочет тебя поцеловать!
– Вовсе не то ты заподозрила! – Влад попытался изобразить на лице гримасу крайней неловкости, по крайней мере, так ему казалось. – Да нет, в смысле – целоваться я не отказываюсь. В хорошем смысле. И только в щёчку.
– Понятно, что в щёчку, мы иного и подумать не могли про тебя, – Майкл освежил рюмки дамам. – Глория, разве не видишь, что нашим дорогим гостям не терпится проникнуть в тайну твоей секретной миссии. Ты сама нам историю поведаешь или желаешь – я начну.
– Начни, любовь моя, – кивнула загадочная горничная.
– Хорошо. Только уж, ребятки, глядите не загрустите – расскажу всё прямо от Ноева ковчега.
– Давай-давай! – воскликнул оживший Рощин. Сыто-пьяная леность куда-то сразу испарилась.
– Смотри-ка, у тебя даже глаза загорелись! – граф закурил новую сигарету. – Два года назад, вернувшись на родину из Петербурга после окончания Академии художеств, я около месяца прожил в родительском особняке, здесь в Лондоне. Скоро мне наскучила светская, а вернее, околосветская жизнь – потому как, никакими обязательствами родители меня не нагружали. Приемы, званые обеды и ужины шли своим чередом, можно сказать, почти параллельно моему бытию. В результате, я с огромным удовольствием уехал в Дорчестер, в наш замок. Поверишь, Влад, раз сто вставал к мольберту, но не родилось ни одной идеи. Что рисовать? Зачем?! Даже натурщицу приглашал, да не одну – думал, что поможет. Какое там! Заканчивались эти сеансы, разумеется, всегда одним и тем же и… нетронутым холстом. Словно всё моё вдохновение, которому прежде хватало маленькой искры и даже подобия – нет, не чувства – обычной похоти, осталось на берегах Невы. Рассматривая свои старые, написанные еще до отъезда на учёбу, картины, я, буквально, поражался – кто это так здорово нарисовал! Несколько длинных и одинаковых недель бесплодных экспериментов по выдавливанию из себя творца закончились нервным срывом. Слава Богу, до сумасшедшего дома не дошло. Не слишком умный психолог посоветовал мне больше общаться, развлекаться и на какое-то время постараться не думать о живописи. Даже не пытаться думать. Так я и сделал, но без переезда в Лондон, хотя доктор на этом настаивал. Не хотелось мне состоянием своей души беспокоить родителей. Шумные попойки с приезжающими в замок столичными приятелями и девицами неизменно сопровождались мелкими хулиганствами в городке, бешеными гонками на спортивных машинах по местным узким дорогам, стрельбой по пустым бутылкам в самых неподходящих местах. Только высокое положение моего отца спасло тогда от суда. Да еще солидные суммы отступных обиженным, тем или иным способом, горожанам и некоторым жительницам соседних деревенек. В общем, опять всё дошло до крайности. Поэтому длительная поездка в Африку стала для меня неким спасением…