— Непременно покажем, — заверил тот, готовый и сам заболеть, лишь бы обратить на себя внимание.
Барышня и впрямь задержала взгляд на Терехове.
— Вы почему так голову держите?
— Шея болит, — признался тот. — Говорят: остеохондроз...
— Вам нужно ставить атлант!
— Это ещё что такое?
— Хотите пришлю настоящего костоправа?
— А сами не поставите?
— Сама — нет, — она явно узрела совсем не лечебный интерес Терехова и села в машину. — Но лекаря пришлю.
С тем и уехала. Сева стоял и смотрел исподлобья красными, кровяными глазами.
— Ты что так глядишь? — спросил Терехов, провожая взглядом джип. — Какая женщина! Ведь кто-то спит с такой...
— Я даже знаю кто, — угрюмо выдавил Сева. — Местный шаман.
— Шаман?! — изумился Терехов. — Алтайский, что ли?
— Нет, вроде, наш. Это его вторая жена, зовут Лагута. Недавно, говорят, третью взял...
Кружилин всегда знал намного больше, чем говорил, но тут вовсе ошарашил информацией и, кроме того, подтвердил догадку о своей необъяснимой скрытности. Допытываться о чём-либо у Севы было занятием бесполезным.
Через несколько дней от его жалоб и нытья спасу не стало. Из-за своих болячек в очередной раз отстал и чуть не потерялся, проблудив где-то полдня и всю ночь. Заплутать геодезисту на открытом пространстве, с десятками ориентиров — стыд и срам, но сам признался: мол, леший водил.
— Может, не леший — лешачиха? — с намёком спросил Терехов.
Однажды из благородных побуждений Сева хотел спасти кришнаитку, обнаружив её будто бы в состоянии глубокой медитации, то есть без сознания, нарвался на скандал и после этого всех туристов женского пола обходил стороной. Поэтому, возможно, он и набычился, когда его ощупывала профессиональная медсестра и шаманская жена.
Подобные казусы с Севой случались регулярно, за что он потом страдал, клялся, что будет осторожнее, и опять куда-нибудь попадал. Терехов считал, что судьба выбрала этого парня для собственной изощрённой потехи, издеваясь над математическим талантом и подсовывая неразрешимые задачи.
Проблудив ночь, Сева едва приволокся с гнедым в поводу рано утром, но на удивление не ворчал, однако же заявил, что больше в жизни верхом не сядет. Пешком ходить он тоже не хотел и после недолгих раздумий выдал условие: вот если Терехов возьмёт себе гнедого, а ему отдаст кобылицу, то он попробует ещё раз.
У Андрея к концу дня тоже болел шейный позвонок, однако застарелая эта боль давно стала привычной, иногда по утрам вставал с ней и ходил, по определению туриста, как свинья, и в самом деле не видел неба. Пришлось отдать серую в яблоках, которая рысила мягко, иноходью, но Севе всё равно скачка разбивала суставы. Поездив пару дней, он снова где-то проблудил ночь, и наутро опять стал плакаться. На его счастье, в тот день вечером лошади сорвались в бега.