Именно в этот момент он случайно заметил игру светотеней на фоне курумника, осыпающего склон. Утром это мельтешение пятен можно было принять за отражённое колебание бликов на реке, но сейчас солнце и половина неба были укрыты пенной молочной тучей. И ещё он увидел, что сиреневые лишайники на камнях меняют цвет, согласуясь с игрой белых и серых пятен: становятся то ярко красными, то пронзительно синими, будто меняются светофильтры. Он запоздало вспомнил про теодолит, быстро навёл трубу, но от волнения дыхнул на окуляр. И пока протирал оптику, стогообразное играющее пятно стало перемещаться вверх, и отбить какую-нибудь приметную точку на земле, дабы уловить отклонение луча, не удалось. Однако тридцатикратное приближение позволило на мгновение заметить странный эффект: пятна мельтешили не в одной плоскости, а будто проецировались на разных экранах или слоях. Причём белые — на ближнем, серые — на дальнем, и когда они совмещались, лишайники вспыхивали другими красками.
В этот миг и промелькнула мысль, что он видит искривлённое пространство. С какой стати и почему это пришло в голову, непонятно, однако это определение зависло в сознании.
Тем временем пятно поднялось над землёй и стало резко сокращаться, распуская круги по воздуху, словно брошенный в воду камень. И как только исчезло, с неба посыпался снег, и вдруг ударил гром, по-летнему раскатистый, долгий. «Искривилось не пространство, а мозги! — подумал Андрей. — Игра светотеней была предтечей обыкновенной грозы, только и всего. Надо бы спросить у синоптиков, как называется такое климатическое явление».
Снежный заряд длился несколько минут, а потом резко опал, и на горизонте из белой пелены возник всадник с ведомым конём. Он шёл рысью и направлялся точно к Терехову. Судя по камуфляжу — солдат, но сидит в седле, как пастух — ноги вперёд и врастопырку, а пограничников на конной подготовке учат кавалерийской посадке, на укороченных стременах. Когда оставалось шагов сорок, Андрей признал Мундусова — другого алтайца на погранзаставе не было. И сразу впился глазами в коней: ведомой была кобылица, но залепленная снегом — не поймёшь, какой масти, вроде, серая! Уж не словил ли её алтаец? Конюх в это время спешился и стал приближаться как-то виновато-покорно: то ли кивал, то ли голова у него дёргалась вперёд, как у Севы. В трёх шагах остановился и поклонился в пояс, сложив руки перед собой.
— Якши ба! Здравствуй, Терех-ада!
— Здорово, Мундусов! — Терехов пошёл к ведомой лошади. — Уж не мою ли привёл?
— Твоя привёл! — обрадовался и заволновался конюх. — Твой ат!