— Дух аркан кидал, кыс поймал, конём таскал. Мешкова до смерти таскал, кыс пожалел, живой оставил.
Терехов от его слов опять вздрогнул, вспомнив Палёну.
— Чего-чего? Какой кыс?
— Большой кыс, красивый девушка. Капитана ох любит... Наряд привёз, санчасть лежит кыс, плачет...
— Это же ей приснилось!
— Приснилось... А спина болит, вся кость болит, — Мундусов загоревал. — Капитан санчасть сидит, смотрит... Дух меня аркан возьмёт, таскать будет...
— Твой капитан сам сюда этого духа привёз! — отпарировал Терехов. — Вот пусть сам и расхлёбывается с ней.
Конюх встал, словно побитый, однако сказал уверенно:
— Он не виноват. Он глаза смотрел.
— Кто не виноват? Капитан?
— Кыс не виноват, глаза смотрел. Дух дна земли себе брал. Шаман стал злой.
Андрей толком ничего не понял.
— Уж не разжалобить ли ты меня хочешь, Мундусов? Вы тут нагнали мистики, напридумывали хрен знает что вместе со своим капитаном! Если собрался везти меня к конокрадке, значит, знаешь, где живёт?
— Знаю. Куй живёт пещера, дно земли.
— И капитан знает?
Конюх поднял и опустил виноватые глаза.
— Знает...
— Так вот пусть сам и едет на этот куй!
— Капитан ехать нельзя. Дух не пускает.
— Ну а я-то здесь с какого бока? Слушай, Мундусов, вали-ка ты отсюда! Некогда с тобой возиться. Если бы ты мне коней привёл...
Мундусов подковылял на кривых ногах к своему коню, привязал повод второй лошади к луке седла.
— Поеду ары-бери, скажу шаман: Терех-ада казыр, сам злой.
— Обязательно скажи! И пусть лошадей пригонит!
Конюх тяжело, не по-кавалерийски залез в седло, кое-как поймал ногами стремена.
— Он глаза смотрел, и дух поймал, — проговорил скорбно. — И стал, как мегиртке. Чёрный сова.
— А это что такое? — спросил Терехов. — Маргаритка? Цветок?
Мундусов растопырил руки.
— Птица такой ночной. Сова! Видел, летает! Коготь — о!
Показал скрюченные пальцы, хлестанул плетью лошадь и помчался галопом куда-то на северо-восток. Андрей проводил его взглядом, перетирая в уме последние его слова и переводя их во вразумительное звучание. Выходило, что дух ископаемой шаманки вселился в Ланду, когда она посмотрела в глаза мумии. И это почему-то щекотало нервы, мороз бежал по спине. Правда, Терехов на снимках мумии никаких глаз не видел, были пустые, выгнившие глазницы в почти голом черепе, и впрямь отдалённо напоминающие круглые совиные глаза. Эти мысли стали тоже навязчивыми, как и все другие, приходящие во время однообразной и туповатой работы.
Грозовая снежная туча вроде бы уходила на юг, однако к вечеру сделала полукруг, иногда в прорехах показывая голубое небо, и вернулась, сыпанув опять колючей, мелкой крупой. Можно было уже не ждать окончания снегопада, всё равно начинало смеркаться, и Терехов собрал инструмент. К кунгу он возвращался наугад; заметелило, как зимой, с вихрями и сплошной позёмкой. Врагу не пожелаешь оказаться в такую сумрачную погоду одному на пустынном плато!