Зима не торопилась сдавать свои позиции, да и весна была еще слишком слаба, чтобы заявить о себе. Не могла она еще спорить с хозяйкой тундры, которая носилась на своем помеле и давала по ушам каждому зазевавшемуся. Ей вторило небо, затягивалось серой марью, не желая никого видеть. Затем, чисто из вредности, пригорошнями раскидывало жесткую снежную крупу, похожую на горох. А сама полярная вьюга прижималась к окнам морщинистым лицом с крючковатым носом и в бессильной ярости царапала стекла.
В один из таких пасмурных неприглядных дней у монастырских ворот остановился желтый милицейский уазик. Из него резво выкатилась энергичная дама. Она потопталась, словно ожидая кого-то. Этот «Кто-то» был поселковый милиционер. Он спешил, скользя на колдобинах. Они явно договорились о встрече. Увидев стража порядка, дамочка приободрилась. Она вытащила из машины портфельчик и сразу почувствовала себя уютнее. С портфельчиком чиновница была при исполнении. Она в сопровождении стража порядка зашла в церковь и заявила о себе.
– Мне нужен руководитель этого культового учреждения. – Для пущей значимости чиновница сдвинула нарисованные брови.
– Чем могу служить? – раздался спокойный уверенный голос.
Старик-келарь сверху вниз смотрел на приземистую служительницу органов и на не отличавшегося экстерьером милиционера.
– У вас живет подросток Даниил Калашников? – задала вопрос тетя.
– Да, у нас, – спокойно произнес келарь.
– Я из органов опеки и у меня предписание забрать мальчика в детское учреждение, – надувшись, важно произнесла тетка.
– Он живет в монастыре на незаконных основаниях, – подал голос страж порядка.
– Как на незаконных? Настоятель монастыря отец Владимир решил все вопросы с милицией, – отреагировал старец.
– Нет, не решил, – отчеканила чиновница. – Монастырь – не место для ребенка.
– А где же его место? – тихо спросил старец.
– Я обязана препроводить его в детский дом, – заявила тетка. Старец не поверил своим ушам:
– Куда, куда? – почти свистящим шепотом переспросил он.
– В детский дом, батя, в детский дом, – усмехнулся мент.
Последнее, что увидел Данилка из окошка милицейского уазика, это был старик-келарь. Он стоял высокий, сухой, прямой как палка и смотрел на уходящую машину.
В интернате Данилка жить не хотел. Перерос он это инфантильное общество, которое бездумно смотрело телевизор по вечерам и радовалось дешевой жвачке. Он верил отцу Владимиру, Андрею и не допускал мысли, что они его забудут. Они действительно его не забыли, и Данилкина судьба решалась у главы администрации района. Но все было против Данилки. Вердикт опеки был прост: ребенок – сирота и должен до совершеннолетия жить в детском доме. Отец Владимир был в отчаянии. У него было ощущение предательства перед ребенком. «Мы в ответе за тех, кого приручили», – набатом било у него в голове.