— Слава богу, — повторил Пааво.
— Все там будем. И наш час придет, — вздохнула Доариэ, кроша у печи в котел вяленую рыбу.
Пааво беспокойно ерзал на лавке, порываясь что-то сказать. Видно, не знал, с чего начать. Наконец, он спросил:
— А Керенский-то еще у власти?
— Нет, братец, нет его уже, — усмехнулся Поавила и, приставив к печи починенный хомут, стал осматривать гужи. — Давным-давно его спихнули…
— Туда ему и дорога. Навыпускал негодных денег. А они еще в цене, эти деньги?
Только теперь Поавила сообразил, чего ради Пааво притащился в Пирттиярви. Видно, с жадности награбастал керенок, вот они ему покоя и не дают. Одна морока с ними. И Поавила решил подшутить над Пааво. Больно уж он задаваться начал. Как-то Поавила пришел ловить сигов в Лапукку, а Мойланен ему и говорит: «Что, своих озер не хватает?» Точно озеро в Лапукке ему лично принадлежит. Сперва болота к рукам прибрал, теперь к озеру подбирается. Впрочем, никакой личной неприязни к Мойланену Поавила не испытывал, поскольку тот ему глаза не мозолил, как, скажем, Хилиппа. Но разыграть все же решил:
— Говорят, в Питере новое правительство керенки на новые деньги меняет, — с серьезным видом сказал он. — За рубль дает полтинник.
— Ну что же, хорошо… За такие никудышные деньги… А сколько билет до Питера стоит? Туда ведь теперь из Кеми можно по железной дороге доехать.
— А вот насчет билета не знаю, — усмехнулся Поавила в бороду.
— Только вот как с языком-то быть, — сетовал Пааво. — Я же умею только по-фински говорить…
Утром Поавила поднялся спозаранку, разбудил Хуоти и стараясь не потревожить спавшего Мойланена, тихо вышел из избы. Пааво похрапывал и видел, наверное, во сне, как он меняет деньги. Поавиле было неудобно, что он вчера так подшутил над ним. Когда он, напоив коня, вернулся в избу за сбруей, Мойланен уже проснулся.
— Куда же ты в такую рань собрался? — спросил он.
— В лес, — ответил Поавила, стряхивая снег с шапки.
— В такую пургу? — удивился Пааво.
— А такой непогоды не бывает, чтобы мужик на лошади не проехал, — сказал Поавила и, сняв с гвоздя починенную сбрую, пошел запрягать коня.
Он все же решил, воспользовавшись безвластием, заготовить бревна для новой избы, хотя Хёкка-Хуотари и посмеивался над ним, считая, что только свихнувшийся человек может в такое время затевать строительство нового дома.
За Вехкалампи рос сосновый бор, в котором жители Пирттиярви обычно заготовляли бревна для строительных надобностей. Пулька-Поавила направился туда по зимнику, который вел на лесные пожни к Паюпуро. Хуоти шел впереди на лыжах, за ним ехал Поавила. По дороге до них кто-то уже проехал. Видимо, за сеном на пожню. За Вехкалампи Поавила велел Хуоти свернуть с дороги в лес. Выбрав место, Поавила бросил мерину сена и стал рассматривать сосны. Наконец, облюбовав высокую толстую сосну, он всадил топор в ее ствол. Хуоти тоже выбрал себе дерево. Обе сосны рухнули в снег почти одновременно. Гулкий треск прокатился по всему лесу. Хёкка-Хуотари, ехавший по зимнику, остановил свою Лийну и слез с воза сена. Он догадался, что это Поавила валит лес, и пошел поздороваться с соседом.