Здание вокзала было построено совсем недавно. На выкрашенных в желтый цвет наличниках окон и карнизах виднелись резные украшения, какие встречаются на избах зажиточных крестьян в русских деревнях. Над входом тускло горел фонарь. Поодаль стояли недостроенные бараки, пакгаузы и другие станционные помещения. Увидев поезд, работавшие на лесах плотники спустились на перрон. Поезд был в Кеми, видимо, еще в диковинку, и смотреть на него приходили даже из города. В толпе шныряли мальчишки, то тут, то там слышалась карельская речь. Не успел Степан Николаевич и оглядеться, как его кто-то окликнул.
— Пекка!
Он увидел в толпе своего бывшего ученика. Года два он не встречал никого из Пирттиярви и теперь пожимал огрубевшую, по-мужски крепкую руку паренька с радостным чувством, словно встретил родного человека.
— А ты как здесь оказался? — спросил Степан Николаевич.
— Да вот на стройке работаю. Подсобным рабочим, — чуть смутившись, ответил Пекка.
— А как там дома?
— Да живы-здоровы были, когда я уезжал. Я уже год как из дому. На прошлой неделе Теппана тоже вернулся с фронта. Я его встретил вот так же на станции.
Заметив, что Тизенхаузен ждет его, Степан Николаевич заторопился.
— Ты где живешь?
— Вон там, в пятом бараке, — показал Пекка на строение, темневшее за железной дорогой. — Его легко найти.
— Если успею, зайду. Потом поговорим.
Степан Николаевич похлопал Пекку по плечу и направился к ждавшему его Тизенхаузену. Идти к Тизенхаузену не хотелось, но раз пообещал, то так уж и быть…
Два закутанных в тулупы извозчика прохаживались у здания вокзала, похлопывая рукавицами.
— Ваше благородие! — обратился один из них к Тизенхаузену, узнав его. — Прошу в сани.
Тизенхаузен улыбнулся. Повеяло чем-то знакомым, напоминавшим о былом.
— Пожалуйста, прапорщик!
Тизенхаузен широким жестом показал на сани, покрытые меховой полстью.
Заскрипев на снегу, сани тронулись.
— Знакомого встретили? — спросил Тизенхаузен.
— Да. Бывшего ученика.
Очевидно, Тизенхаузену не понравилось, что Степан Николаевич остановился поговорить с Пеккой, и всю дорогу он упорно молчал. Лишь на главной улице города, когда проезжали мимо небольшого строения с железными решетками на окнах, он вдруг сказал:
— Арестантская.
Раньше Степан Николаевич не обращал особого внимания на это здание. Сейчас, обернувшись, он с интересом стал разглядывать черневшую в темноте уездную тюрьму, в которой когда-то вместе с Пулькой-Поавилой сидел его фронтовой товарищ.
Рядом с арестантской стояла гостиница. С нижнего этажа ее, из трактира, доносились звуки граммофона. Грустная мелодия вальса снова всколыхнула в душе Тизенхаузена воспоминания о былых временах, и он, попросив извозчика ехать побыстрее, стал насвистывать ее мотив.