— А между ними что-то есть, — сказала Доариэ шепотом, хотя в избе, кроме них, никого не было.
В избу вбежала встревоженная Иро с деревянным ведром в руке.
— Лийну сорвалась с привязи.
— Беги за отцом, — велела Паро дочери. — Обойдется там и без него.
В дом Пульки-Поавилы Иро не надо было гнать. Схватив нарядный платок, она выскочила за дверь, только подол взметнулся.
Когда она вошла в избу Поавилы, учитель говорил:
— Кто угнетал карелов? Кто сажал в тюрьмы? Конечно же, не русские рабочие и крестьяне. А царские жандармы, урядники… Вот и Поавилу…
— А он сам был виноват, — вставил Хилиппа, бросив исподлобья сердитый взгляд на Поавилу. — Нечего было общественный амбар грабить…
Поавила подскочил как ужаленный и схватил полено.
— Ах ты…
— Ну, ну! Брось ругаться, — попытался успокоить его Хёкка-Хуотари.
— Пока бедняк не выругается, ему не поверят. — Поавила уничтожающе посмотрел на Хилиппу. — Ты сам грабитель. Это ты меня засадил в тюрьму…
— Я? — Хилиппа развел короткими волосатыми руками.
— Ты!
— Говорят, греха не будет, коли не ведаешь, что творишь, — сказал Хёкка-Хуотари и захихикал. Уж кто-кто, а Хуотари помнил, как обстояло дело со взломом амбара.
— Я давно собирался сказать тебе, да все откладывал, — продолжал Поавила, не отрывая от Хилиппы тяжелого взгляда. — Это ты подбил меня взломать магасей. Боялся, как бы твой амбар не взломали. И сам же донес уряднику. Вот! В следующий раз я буду умнее. Я взломаю дверь твоего амбара. Так и знай.
— Смотри, пальцы не обожги! — предупредил Хилиппа с такой уверенностью, словно знал что-то неизвестное другим. — Как бы тебе не пришлось скоро ответить за такие речи…
— Дай ты учителю говорить! — гаркнул Теппана.
— Ты не грозись! — Поавила еще раз смерил Хилиппу уничтожающим взглядом, бросил полено и сел на свое место у камелька.
Хёкка-Хуотари подобрал полено и сунул его в камелек.
— …угнетали не только карелов, но и русских рабочих и крестьян, — говорил Степан Николаевич. — Кто были беглые, которым в свое время пришлось скрываться в глухих карельских лесах? Кто были те русские, которых царские жандармы до революции ссылали в ваши края.
— В нашей деревне никаких ссыльных не было, — буркнул Хилиппа, покусывая синеватые губы.
— Набери в рот воды, если иначе не умеешь молчать, — крикнул Теппана, сидевший возле голбца. — Не дает человеку говорить.
— У нас нынче свобода, — не унимался Хилиппа. Он повел широкими крутыми плечами и, уголком глаза взглянув на учителя, добавил: — Ты бы лучше рассказал нам, как сам служил царю и наших детей старался сделать русскими.