В конюшне было темно, но мерин сразу узнал хозяина. Поавила потрепал его по гриве.
— Ну что, старина? Да, старые мы с тобой, совсем уже старые…
Мерин был куплен еще при жизни отца. Купили они его вместе с братом у заезжего цыгана. Жили они тогда с Наумой под одной крышей. Пулька-Поавила хорошо помнил те времена. И не забыл он, как при дележе хозяйства из-за этого самого мерина чуть было не хватил брата поленом по голове.
— Да, чуть было не ввел ты меня в грех, — вспоминал Поавила, гладя коня.
И вдруг ему стало до боли жаль и себя, и коня. Сколько лет они вместе, обливаясь потом, трудились на каменистых полях, сколько раз ездили на лесные пожни за сеном, в лес за дровами. Еще сегодня утром ездили за бревнами к Вехкалампи. А кажется, целая вечность прошла с тех пор… Работать бы им вместе и дальше, да…
— Будет тебе, будет! — уговаривал Поавила мерина, который тыкался мордой в его бок.
Да, тяжело, конечно… А что делать? Нечего! Поавила пошарил в темноте, нащупал, наконец, топор, стоявший возле чурки, на которой рубили хвою… Руки дрожали, потом словно совсем отнялись… В висках застучало. Совладев с собой, Поавила левой рукой осторожно поднял ногу мерина, прижал к своему колену, правой одним ударом вогнал гвоздь в копыто…
Всю ночь Поавила не сомкнул глаз.
Среди ночи на окраине деревни ударил выстрел. Оказалось, часовому померещилось, будто кто-то пробирается на лыжах из деревни в лес, и он выстрелил в воздух. Поавила с облегчением вздохнул. «Теппана теперь уж далеко…»
Утром деревня проснулась от шума, криков и ругани.
— На лыжи, ребята!
— А мне уже кемские девочки снятся…
В избу Пульки-Поавилы примчался вестовой Малма.
— Запрягай лошадь! Живо!
— Я и сам собирался выехать за бревнами, да, видно, не придется, — не двигаясь с места, сказал Поавила.
Вестовой схватил с гвоздя сбрую и выскочил из избы. Поавила не торопясь пошел следом.
— Но-о! — кричал вестовой в конюшне, — что с твоей клячей?
— Хромает, — пояснил Поавила.
Вестовой, словно не понимая, уставился на Поавилу, потом, бросив мерина в воротах конюшни, побежал к дому Хилиппы.
На дворе избы Хилиппы причитала жена учителя.
— Только вернулся, и опять… Они убьют его…
— Ничего с ним не случится, — успокаивал ее Хилиппа. — Они же берут его переводчиком.
«Переводчиком? — Что-то в душе Пульки-Поавилы дрогнуло, и он почувствовал себя каким-то образом виноватым. — Лошадь-то я уберег, а вот человека…»
Лыжники и подводы, одна за другой, выезжали на дорогу. Казалось, им конца не будет. Наконец, последний финн в белом маскировочном халате исчез из виду. И вдруг наступила такая тишина, словно в деревне не осталось ни единой живой души…