— Что у тебя там? — спросила Степанида, заметив, что Коля вдруг заерзал и, забыв о чае, схватился за карман, словно боялся выронить что-то очень ценное.
Сын молчал, но по его лицу Степанида видела, что он что-то скрывает от нее. Помявшись, Коля вытащил руку из кармана и сказал, как бы успокаивая мать:
— Да он без пули.
— Господи! Патрон! Где ты его взял?
— В овраге у ручья.
В овраге у ручья разведчики Харьюлы и нарвались на засаду. «Может быть, именно этой пулей, гильзу от которой нашел Коля, был убит человек?» — мелькнуло у Степаниды.
— А Оппо нашел с пулей, — продолжал Коля и тут же сообщил с заговорщицким видом: — Если руочи опять придут, то мы…
— Ну-ка, пошел спать, — прервала его мать. — Себя поубиваете, тоже вояки нашлись.
Коля сунул патрон в карман и быстро шмыгнул под одеяло. Он даже штанишки не снял, опасаясь, что мать возьмет из кармана патрон и выбросит его. Через минуту из-под одеяла уже слышалось ровное спокойное дыхание.
Степанида перекрестилась и тоже легла рядом с сыном. Она долго не могла заснуть. Думала о своей вдовьей доле, о покойном муже… Отдавшись воспоминаниям, она погрузилась в сладостную дремоту, в какое-то забытье. Ей не хотелось прерывать его, хотя она ясно слышала, как кто-то с грохотом прошел через сени и распахнул дверь в избу.
— Кажется, здесь все спят, — произнес мужской голос по-фински.
Степанида открыла глаза и, приподняв голову, посмотрела на вошедшего. Это был Харьюла.
— Тише ты, Кольку разбудишь.
Харьюла тихо прошел через избу, осторожно прислонил винтовку к лавке и сел.
Степанида не стала спрашивать, откуда Харьюла пришел в столь поздний час. Какое ей дело до того, где он был, да и не положено бабам интересоваться мужскими делами. Не стала она также спрашивать Харьюлу, хочет ли он есть. Человека с дороги положено накормить без всяких расспросов.
— Самовар еще не остыл, — сказала Степанида. — Мы с Колей только что отужинали.
Харьюла открыл свой тощий вещевой мешок, в котором помещалось все его добро — связанные еще матерью шерстяные носки с заштопанными пятками, пара фланелевого белья да несколько ржаных сухарей.
— Хлеб на столе, — сказала Степанида, не поднимаясь с постели.
Харьюла вернулся из разведки голодным. В Войярви, правда, в одном из домов им дали молока, и они немного подкрепились, но обратный путь был очень трудным, лыжи шли плохо и они так проголодались, что живот сводило. Недолго думая, Харьюла придвинулся к столу, который, как ему показалось, был умышленно оставлен после ужина не убранным.
Степанида лежала на боку, рассматривая из-под полузакрытых век своего гостя. Лицо у Харьюлы совсем моложавое, плечи немного узковатые для его роста, и он сидел к тому же сгорбившись. Выглядел он так, словно только что пришел из бани — весь потный, красный, мокрые волосы слиплись на затылке. Видно, что устал очень. Степанида встала и начала стелить на полу постель. Харьюла ел, уголком глаза наблюдая за хозяйкой. Ему вспомнились слова, брошенные в адрес Степаниды той пожилой женщиной. «Может, вдова в самом деле…» — мелькнуло у него.