Дверь тихо скрипнула. В избу вошла девочка.
— Хлеб-соль, — сказала она дрожащим голосом и осталась выжидающе стоять у порога.
Хуоти взглянул на девочку и тут же опустил голову, словно стыдясь чего-то. На душе вдруг стало нехорошо…
В Пирттиярви было много бедных семей. Но, пожалуй, беднее всех жила семья Охво Нийкканайнена, изба которого стояла чуть в стороне от остальной деревни. Очень редко видели в этой семье чистый хлеб. Раньше, когда Охво был здоров, они еще кое-как перебивались. Но однажды осенью, перевозя сено Хилиппы, Охво провалился под лед и у него так разболелись суставы, что он даже с постели не мог подняться. Пришлось его семье жить на подаяния. Старшая дочь Палага пошла батрачить к Хилиппе, но помощи от нее пока что не было — она все еще отрабатывала прежние долги. И детей бог дал Охво, как нарочно, целую дюжину. Его жена опять была на сносях и не могла сама идти просить милостыню, поэтому и сунула суму в руки дочери Наталии.
В пушистые, черные как смоль косички Наталии вместо ленты была вплетена суровая льняная нитка. На латанном-перелатанном отцовском пиджаке была одна-единственная большая пуговица от какого-то старого пальто, а остальными пуговицами служили почерневшие деревянные палочки.
— Христа ради, — чуть слышно сказала Наталия и с мольбой взглянула большими черными глазами на мать Хуоти, подававшую на стол горячие лепешки.
Доариэ взяла со стола кусок лепешки и протянула девочке.
— Спасибо, — прошептала Наталия, положила лепешку в сумку и удалилась так же робко, как вошла.
Хуоти вышел из-за стола. Ему уже не хотелось есть — перед ним стояли черные влажные глаза Наталии. Он выскочил на улицу.
Направо от избы Крикку-Карппы, за прогоном, находился поросший травой заброшенный участок земли. В деревне его называли Миккиным пустырем, по имени прежнего его владельца, ушедшего в соседнюю деревню в примаки. Обычно на пустыре мальчишки играли в рюхи. По воскресеньям нередко собирались и взрослые мужики, тоже бросали палки и дружно ржали, когда кто-нибудь, проиграв, возил на спине своего победителя. Со временем пустырь так утоптали, что в сухую погоду на нем можно было танцевать кадриль. На этой площадке молодежь устраивала летом танцы.
От избы Пульки-Поавилы до пустыря — всего каких-нибудь триста саженей, но по пути надо в двух местах перелезать через изгородь. Деревня так перегорожена изгородями, что если захочешь попасть в другой конец ее, по крайней мере в десяти воротнях вытянешь жерди.
По дороге Хуоти встретил и Олексея. Когда они пришли на пустырь, там уже было полно молодежи. Стайками подходили девушки в ярких праздничных нарядах, здоровались, обнимая друг друга, и становились в сторонке от парней. Стояли они, застенчиво потупясь и поджав губы. Застенчивость считалась признаком хорошего поведения и благонравия. Особенно славились умением показывать свою скромность девушки Аконлахти. У парней Пирттиярви даже появилась поговорка: «Стесняются, как девушки из Аконлахти».