Вышла я в коридор: вода в ванной льется, и дверь в неё приоткрыта маленько.
Заглядываю: а там муж плавает в хлам просто. Это его друзья, хорошие парни, занесли в ванную и оставили отмокать, гнева моего праведного побоялись и смылись неопознанными.
Стою я, чего делать – не знаю просто: вытащить – не вытащу, утопить – вроде жалко, новенький еще муж-то, совсем почти не ношенный.
А тут звонок телефонный. Баба Зина на проводе: «А позови мне, – говорит, – сынка мово прекрасного!» А я такая злобно-печальная и отвечаю: «Никак не могу исполнить ваше приказание, товарищ генерал. Ваш сынок пьян в зюзю и в ванной ныряет, и если я тут с вами разговоры разговаривать буду, так он и утопнуть могет».
Свекровь минуточку помолчала и спрашивает: «Отвертка у тебя дома имеется?» Я, заинтригованная совсем, отвечаю утвердительно. «Так вот, – продолжает добрая свекровь, – у вас на кухне табуреточка такая стоит, от которой ножки отвинчиваются. Отвинти скорее одну и иди как следует его отлупи ножкой этой, пока он ничего не соображает. А потом, утром, как спросит он, кто его отделал, отвечай смело, что дружки его так изуродовали, а в следующий раз и вообще жизни лишат! Тогда он пить-то больше никогда и не будет!»
Я настолько от такой инструкции к применению мужа и табуретки очумела, что чуть про утопленника своего не забыла. С тех пор я с великим состраданием и уважением стала на свекра своего поглядывать: это сколько же мужику вынести пришлось на пути к своему счастью!
Для особо впечатлительных уточню: советом свекрови я не воспользовалась, придумала более гуманный способ – перекрыла горячую воду. А когда замёрзший купальщик стал печально отщелкивать зубами разные мелодии, намекнула, что знаю одно тёплое место, и промотивировала его этим переместиться в постельку.
А Баба Зина не только лучший в мире кодировщик от алкоголизма. Она еще… Ой, вот это только между нами!
Она – чудотворка! Творит чудесатые чудеса.
Этот случай из новейшей истории. Живет у нас на даче вместе с Бабой Зиной большой такой клювасто-когтистый попугай. Редкая сволочь, хочу вам сказать. Кусается, подлец, глазом злобным косит на всех. Ничего не говорит, только смеяться, как Баба Зина, научился. Вот и ржет целыми днями, сверкая злобными глазами и скрежеща огромными когтями.
А соседи мне с легким испугом: «А чего это ваша бабушка целыми днями хихикает, да ещё так громко?» Они чего, интересно, думают, что я ей дурь какую в чай подсыпаю? Не будешь ведь всем говорить, что это за нее дебильный попугай ухихикивается.
Так вот. В один прекрасный день вхожу я в комнату, где клетка с этой птичкой стоит, и вижу: птичка-то тю-тю, оставила нас. То есть, говоря нормальным языком, сдохла скотина. Лапки вверх вытянула, шейка набок, глаза такой мерзкой белой шторкой занавесила. Я как давай орать: «Баба Зина, баба Зина, Кузя окочурился!»