– Переночуешь у меня, а завтра ко князю. Всё расскажешь, как было, пусть решает.
Фотий за Пантелеем поплёлся. Как оказалось, прибыли они очень вовремя. Следующим утром снег повалил хлопьями, землю тонким пока слоем укрыл.
Александр на постоялом дворе ночевал, позавтракав, к стоянке судов отправился. Фактически его плавание закончилось, он не член команды, но если Пантелей просил, надо быть. Все уже на причале собрались, а Пантелея нет. До полудня ждали, продрогли на ветру, когда кормчий показался, да не один, с Фотием. Кормчий лицом красен, на приветствия кивнул.
– Все сейчас к писцам судебным идём, показания давать. А завтра оба судна в судовые сараи ставим. Кончилось судоходство.
– А Савелий где же? – поинтересовался Фрол.
– Фотий вчера отпустил, с него и спрашивайте.
Команда к послушнику подступилась едва не с кулаками. Да Пантелей прикрикнул:
– Ну-ка цыц! За мной!
Так и завёл всех кормчий к писарям. Те расспросили, записали, да и отпустили. Лодейщики по домам разошлись, времени много потеряли, темнеть начало. Александр Фотия задержал:
– Ты сегодня ел?
– Утром Пантелей покормил.
– Пойдём в трапезную, подхарчимся. Ты же вроде с поручением от владыки Новгородского к митрополиту Владимирскому направлен был?
– Так и есть. Так утром Пантелей не отпустил.
– Э, да какая разница – сегодня ты к митрополиту попадёшь или завтра? Дело-то неспешное.
– И то правда.
Прошли в харчевню при постоялом дворе.
– Выбирай, что кушать будешь, я плачу, – предупредил Александр.
Фотий выбрал пищу постную.
– Я ведь уже не путешествующий, и пост ноне, мясное нельзя.
Александру неудобно стало. Он тоже православный, а заказал себе седло барашка да пирогов рыбных. На ушкуе, а потом на лодье пища, известно какая – кулеш. Сытно, но однообразно. Хотя несколько раз лодейщики ловили в Шексне стерлядь, рыбку царскую, варили уху с перцем и лучком.
Фотий поел, поблагодарил Александра, встал.
– Ты, Фотий, если переночевать негде будет или помощь нужна будет, приходи ко мне.
– Я думал, ты, как и другие из ватажки, меня укорять за Савелия будешь.
– Что сделано, то сделано.
– Не нам его судить, Божий суд на это есть. А остановиться есть где – в монастыре.
С тем откланялся и ушёл. Александр в некоторой прострации был. Вот тебе и тихоня-святоша. А уважения достоин. Не убоялся братскую могилу для новгородцев рыть, а могли бы лодейщики, обозлившись, на берегу его оставить. И вчера Савелия отпустил. Было в нём нечто, обычному пониманию недоступное, некий стержень.
Александр спать улёгся. Спал почти до полудня, торопиться некуда, от всех обязательств свободен. Всякий опыт, даже неудачный, мудрее делает. Вот вступился он за владимирских лодейщиков, честь свою сохранил. А она либо есть, либо потеряна навсегда, как девственность у девушки. Зато знал теперь, что на судне вполне плавать может. Землю пахать, торговать – не его стезя. А корабельщиком вполне. Здесь и трудности, и порой тяжёлый труд за веслом, и опасности. Нравится ему такая жизнь. Одно плохо: на полгода судоходный сезон закончился. Подумав, понял – можно обозы сопровождать в качестве охранника. Но это через месяц можно, когда снег толстым слоем землю укроет и лёд на реках встанет. И этот месяц придётся дурака валять. Позавтракав, отправился на торг. Зимней одежды у него не было, прикупить крайне необходимо. Торг большой, хотя ни в какое сравнение с новгородским не идёт. Остановился у одной лавки, сразу хозяин из-за прилавка выскочил: