– Фотий, ты как?
– Всё хорошо, благодаря Всевышнему.
Так и шли до вечера. К вечеру в знакомом для Пантелея месте для ночёвки пристали. С ушкуем помучаться пришлось. Лодья уже в берег носом ткнулась, а ушкуй течением сносит, буксирный конец натянулся, вот-вот лопнет. Один лодейщик на берег кинулся, лодью пришвартовать к дереву, другие на корму, за верёвку подтянуть ушкуй. Плохо одной, да уполовиненной команде с двумя судами управиться, но получилось. Костерок развели. Фотий в котёл воды набрал, кашеварить стал. За день устали все. Поели и спать улеглись, причём на судах. Земля по обеим сторонам Шексны Пошехоньем называлась, влажная, болотистая, спать лучше на деревянной палубе. К утру продрогли, с каждым днём всё холоднее становилось. Позавтракали – и в путь. За неделю Шексну прошли, вполне достойный результат. Можно было через волоки в Яузу пройти, а потом снова через волоки в Клязьму, но кормчий не стал рисковать. Уж лучше дальше и дольше, зато надёжнее. На волоках в первую очередь иноземные суда перетаскивали, да за каждое судно деньги платить надо, а в Мытищах ещё и мыто с товара. А ещё неизвестно, чем суд княжеский кончится, ушкуй вместе с товаром князь в казну обратить может, а соизволит – судно лодейщикам отдаст, а новгородский товар себе заберёт. Савелий, в предчувствии близкого суда, совсем сник, лицом печален стал. Его кормили, выводили оправиться. Но весь путь он у мачты провёл, ноги опухли. Но его никто не жалел.
Но теперь приходилось грести всё время против течения – сначала Волги, затем Клязьмы. К Владимиру пришли измотанные донельзя. Кормчий, против обыкновения, гребцов по домам отпустил, пожалев и дав наказ вернуться утром. Сам ватажку амбалов нанял перетащить груз с обоих судов в припортовый амбар. Товар без пригляда на судне оставлять нельзя, лихие людишки вмиг утащат. При речных портах вечно тёмные личности кучковались. При случае денгу сбить при погрузке-разгрузке или украсть, что плохо лежит, да пропить моментом.
Хватился Пантелей, когда суда уже пустые были, а где же злыдень Савелий? Его никто не отпускал, а у мачты нет. С расспросом к Фотию:
– Ты не видал ли Савелия?
– Ушёл он.
– Убёг? Кто отпустил?
– Я развязал.
От этих слов онемел Пантелей. Как можно душегуба отпустить? А княжеский суд? И что с ушкуем и товаром теперь делать? Ведь себе взять – стало быть, уподобиться разбойникам новгородским. А ещё с Савелия станется, выждет время, заявится к князю с челобитной, якобы его людишек владимирские лодейщики живота лишили, судно с товаром увели, сам едва спасся. Пантелей послушника за руку схватил: