— Почему люди предаются азарту? — вопрошал Джоггинс, пока долговязого Скуоша выводили из зала.
— Почему кошка молоко лакает?
— А почему ты доишь соседскую козу, Джоггинс?
Потом поднялся социалист и предложил Джоггинсу поставить вопрос о национализации всех игорных притонов, включая биржу и Скаковой клуб штата Виктория.
Джоггинс ответил отказом, и тут Дик, вскочив на ноги, крикнул с левой галерки:
— Когда ты женишься на своей девушке, на Миллисент Смит?
Публика бушевала; у Джоггинса язык прилип к гортани. Как они узнали про Миллисент? Жениться? Боже мой, это ужасно! Когда шум немного улегся, он сказал:
— Итак, я говорю…
— А что говорит Миллисент Смит? — прервал его Дик.
Джоггинс был явно огорошен, но все-таки продолжал:
— Люди начинают понимать, что в самом сердце нашего штата таится столько зол…
— Хуже тебя нет!
— Навозный жук!
— Взгляните на ночной Мельбурн. Вот когда здесь царит зло. — Джоггинс продолжал разглагольствовать, хоть и без особого пыла, а председатель уныло теребил бахрому скатерти и с опаской поглядывал на левую галерею, откуда сыпались самые сокрушительные удары противника. Приверженцы мистера Джоггинса, хотя и были в большинстве, начинали сожалеть о том, что не остались дома.
— Вы сами убедитесь, что наш город погряз в пороках. Разве не правда…
Речь оратора была прервана хором сиплых голосов, затянувших: «Мы вздернем мистера Джоггинса на первом попавшемся суку!»
Тогда сторонники его преподобия, собравшись с духом, стали аплодировать ему, а один из них крикнул:
— Задайте им хорошенько, мистер Джоггинс!
— Еще кто кому задаст!
Хор снова запел: «Он ушел туда навеки, где не пьют, не едят…»
Джоггинс молчал, переминаясь с ноги на ногу, пока пение не кончилось. Потом он начал снова.
— Как только наступает темнота, многие жители нашей столицы с головой окунаются в разврат. Здесь, в самом Мельбурне, разверзается ад!
— А Джоггинс — сам сатана!
— Когда же свадьба, ваше преподобие? Ведь девушка-то скоро родит! — не унимался Дик, как всегда, строго придерживаясь полученных указаний.
— Ты пьяница, пропащий человек! — крикнул выведенный из терпения Джоггинс. В зале поднялся невообразимый гам. Отчаявшись перекричать скандалистов и связно закончить свою речь, Джоггинс стал задавать публике вопросы.
— Какую память оставите вы после себя, когда всевышний призовет вас?
— Лучшую, чем ты оставил в Балларате!
— Я не стыжусь ни единого совершенного мною поступка. Вам бы следовало это знать, потому что вы наняли сыщиков, чтобы все про меня разнюхать.
— И разнюхали про мисс Смит!
— И про твои долги!