— Я напишу Тексу Рикарду, — повторил Бэкон. — Он меня послушает. Я могу сообщить ему, что Дарби увиливает от военной службы.
— Что ж, мысль неплохая! Я проучу этого негодяя. Я поговорю с одним человеком из федерального правительства — можно будет сделать так, чтобы наше правительство обратилось к американскому и потребовало запретить Дарби въезд в Америку, — сказал Джон Уэст.
— Если хотите, я сейчас позвоню в парламент, — предложил Лэмменс.
— Надо сделать так, чтоб он совсем не смог выступать в Америке, — сказал Лэм.
Когда Фрэнк Лэмменс кончил разговаривать по телефону, Джон Уэст сказал:
— Хотел бы я знать, кто замешан в отъезде Дарби. Ведь кто-то должен был ему помогать. — Он вдруг щелкнул пальцами. — Стойте! А ну-ка… Барни сейчас здесь?
— Здесь, — сказал Лэм.
— Пришлите его ко мне. И оставьте нас одних на минутку.
— Барни, вас зовет мистер Уэст, — сказал Лэмменс, выходя вместе с Лэмом и Бэконом из кабинета.
Барни, не говоря ни слова, направился в кабинет.
— Закрой дверь.
Барни кое-как прикрыл дверь — руки его не слушались, — потом остановился перед Уэстом, покручивая усы и переминаясь с ноги на ногу.
— Кому ты на днях звонил по телефону и спрашивал, когда отходит пароход? Какому-нибудь репортеру, а?
— Да, Джек. Одному своему приятелю.
— На этом пароходе Дарби отбыл в Америку, а?
— Не валяй дурака, Джек.
— А ты не ври! Это ты вбивал Дарби в голову всякие антивоенные идеи. И я уверен, что эта поездка в Америку не обошлась без твоего участия. Ладно, можешь не отвечать. После всего, что я для тебя сделал, ты за моей спиной устраиваешь такие штуки.
Барни густо покраснел, потеребил кончики усов, потом стал молча вертеть в пальцах часы и цепочку.
— Ты понимаешь, что Дарби хотел увильнуть от призыва? Вот почему он удрал в Америку.
— Да ведь его нельзя осуждать за это, Джек. Он — выдающийся боксер, а война оборвала его карьеру. Что ж тут плохого, если он хочет попытаться стать чемпионом мира, прежде чем идти на войну?
— На войну? Он и не собирается воевать! Почему это он должен быть освобожден от обязательного военного обучения, к которому наше правительство призывает всех до единого? Только потому, что он, видите ли, Лу Дарби! Во время войны все равны между собой.
— Я что-то не замечал, чтоб война велась по этому принципу!
— Знаю, знаю, ты из недовольных, что с тобой толковать. Но только запомни одно: Дарби в Америку все равно не пустят.
— Как знать!
— А если он туда и попадет, так выступать он не будет. Уж я об этом позабочусь. Ему не дадут выступать в Америке, а я постараюсь, чтобы его отправили обратно и послали в армию, где ему и следует быть. И не воображай, что ты очень умный. Не такое уж ты сокровище, чтобы я не мог обойтись без тебя, если б захотел. Перестань дергать свои дурацкие усы. Ступай вон! Если тебе нечего делать, так у меня работы хватит!