Лукашевский тихо вышел в другую комнату.
"Вернись, — позвал его Яковлев. — Хочу тебя спросить. Ответь мне, пожалуйста, — попросил он, когда Лукашевский вернулся и сел возле него. — Куда же подевались те племена — скифы, сарматы, киммерийцы, готы… Ведь- они жили здесь, на этой земле. А потом? Ушли, вымерли? Что с ними произошло? И вообще, могут ли народы исчезать, не оставив следа? Где они теперь? Не все же умерли или ушли?"
"Помолчи! — потребовал Лукашевский. — Разве ты ничего не слышишь? Кони!"
"Где? — привстал Яковлев. — Где кони?"
"Там, за окном. Скачут по степи. Разве ты глухой?"
"Да, — ответил Яковлев, прислушавшись. — Я слышу… — Он вскочил с дивана и принялся торопливо одеваться. — Это они. Я слышу".
Вбежал запыхавшийся Рудольф и приказал: "Погасите сеет и отойдите от окон! Быстро! Они снова приближаются. Я встречу их на башне!"
Лукашевский понял, почему нужно погасить свет, и метнулся к выключателю.
"Верни мне пистолет!" — крикнул он Рудольфу, но Рудольф уже сбегал вниз по лестнице и не услышал его.
Лукашевский погасил свет, схватил Яковлева за руку и оттащил от окна к стене.
"Что это значит?" — шепотом спросил Яковлев.
"Это значит, что если они станут стрелять по окнам, то не угодят в нас".
Топот стремительно приближался. Уже отчетливо были слышны человеческие голоса, когда с башни ударила автоматная очередь.
"Он с ума сошел! — рванулся Яковлев, но Лукашевский удержал его. — Они же не стреляют! Что он делает?"
И, словно в ответ на его слова, посыпались на пол осколки оконных стекол. Что-то глухо ударилось о книжные стеллажи, запахло порохом.
Это длилось всего несколько минут — топот, крики, стрельба. Потом все разом смолкло. Лишь со стороны северного спуска еще какое-то время доносился удаляющийся цокот копыт.
"Ушли?" — спросил Яковлев.
"Ушли, — ответил Лукашевский и отпустил его руку. — Посиди здесь, приказал он Яковлеву. — А я наведаюсь на башню".
Полудин опередил Лукашевского. Он, кажется, даже стрелял, потому что стоял с переломленным ружьем, выковыривая из казенника застрявший патрон.
"Не ранены?" — спросил Лукашевский.
"Обошлось, — ответил Рудольф. — Но лупили здорово. Оптику, правда, пощадили".
Лукашевский видел это и сам: маяк продолжал светить, бросая в сторону повисшей над морем луны яркие бесшумные лучи.
"Не пойму, — сказал Полудин, перегнувшись через перила балкона. — Лошади есть, а всадников нет. Не могли же они испариться. Или у них были свободные лошади?" — он говорил о трех брошенных оседланных лошадях, бродивших за воротами. При свете полной луны они были хорошо видны. Поблескивала металлическими пряжками сбруя, лоснилась на крупах шерсть, волочились по земле уздечки.