Ее муж, а теперь уже точно муж, замер и не шевелился, перенеся вес на согнутые в локтях руки.
— Я думаю, мы на этом остановимся, — Рене легонько поцеловал ее в висок и начал медленно двигаться назад.
— Нет! — Григория, сама не полностью осознавая свои действия, обхватила его ногами и притянула руками к себе, так, что уже почти полностью ощущала вес мужчины.
— Я не могу делать тебе больно, — дыхание Рене еще было прерывистым, но он явно пытался восстановить утраченный контроль над собой. Опять этот вечный контроль!
— Я хочу, чтобы это была полноценная ночь, чтобы ты дошел до конца. Я хочу все видеть, чувствовать, слышать, — девушка судорожно цеплялась за мужа, не желая терять это ощущение единства и цельности.
И он послушался! И движение началось, сначала медленное, потом все быстрее, а следом за ним менялся и ритм дыхания, становясь все более частым и рваным.
Григория гладила его плечи, зарывалась в волосы, обводила контуры лица, а Рене ловил ее пальцы, легонько целовал и посасывал их. И пусть боль все-таки перекрывала другие ощущения, но само действо было настолько незабываемым, парящим, что когда Рене протяжно застонал и уткнулся лицом ей в макушку, тяжело и шумно дыша, появилось легкое чувство сожаления и утраты чего-то незабываемого.
Они еще долго лежали в обнимку, не разговаривая, а просто наслаждаясь близостью и друг другом. А утром, когда уже совсем расцвело, Рене аккуратно разбудил Григорию поцелуем. Видимо, чудеса существуют, раз они пережили эту ночь, и наступило их первое общее утро. Пора возвращаться.
Идя за руки по городу, преодолев многолетнюю неприязнь, враждебность, победив саму смерть, в конце концов, казалось, что нет ничего невозможного. Григория буквально парила, ощущая те самые крылья за спиной. Все было здорово, чудесно, невероятно, ровно до входа на территорию Академии, где привратник, окинув их каким-то странным взглядом, бросил:
— Вас обоих уже обыскались! Срочно идите в свой деканат!
Гри сильнее сжала руку мужа, а тот ободряюще погладил ее ладонь большим пальцем, но девушка сразу заметила в нем перемены: он посерьезнел и подобрался. А в деканате началось то, чего она ну никак не могла ожидать.
— Отпусти немедленно мою дочь! — отец вихрем накинулся на Рене, буквально вырывая у него руку Григории. Тот вынужден был отпустить, не устраивать же перетягивание девушки на глазах у всех. — Я сразу говорил, что все тут проходимцы! — продолжал тираду отец, — и Ваш декан самый главный из них! А еще магистр!
Григория честно пыталась, по возможности не привлекая внимания и новых вспышек гнева, отцепить от себя родительскую конечность, но отец вцепился в нее драконьей хваткой.