Но ведь и Берг по существу прав, когда кричит, что нельзя жечь дома, — действительно, нельзя —
в мирное время. А на войне — другие законы, и это знает Кутузов. Его «в печку... в огонь» — спра-
ведливо, а царская верность закону оборачивается несправедливостью и жестокостью.
Несколько недель назад «князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив
остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии». Теперь Кутузов предлагает
ему остаться в штабе, и князь Андрей снова отказывается.
«Умное, доброе и вместе с тем тонко-насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузо-
ва. Он перебил Болконского:
— Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков
всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках,
как ты...»
Для царя, как и для Наполеона, главное — он сам, его неповторимая личность. Отказ служить
при его особе делает важное, чем прислуживание его императорскому величеству! Для Кутузова глав-
ное — война, и как ни огорчает его отказ князя Андрея, он признает правоту Болконского.
Умение признать правоту другого — то, чего лишен царь и чем наделен Кутузов.
Но и это еще не все — Кутузов умеет чувствовать за других людей, понимать их. Поэтому он
так ласков с Денисовым, хотя не очень вслушивается в его план партизанской войны. Поэтому назы-
вает и Денисова, и своего адъютанта, и князя Андрея голубчиками (совсем как маленький капитан
Тушин), поэтому так жалеет князя Андрея, потерявшего отца, и находит те единственные слова, ка-
кими сейчас можно утешить Болконского: «Я тебя с Аустерлица помню... Помню, помню, с знаме-
нем помню...»
Этой способности понимать других людей начисто лишен у Толстого Наполеон, занятый со-
бой, всегда переполненный собой. Поэтому он терпит поражение, встретясь с пронырливым денщиком
Ростова (а раньше — Денисова) Лаврушкой.
Хитрый, вечно полупьяный Лаврушка умеет найти выход из любого положения. Позже, по-
пав с Ростовым в Богучарово и увидев бунтующих мужиков, он мгновенно поймет ситуацию:
«— Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! — бессмысленно, не своим голосом заво-
пил Ростов, хватая за ворот Карпа. — Вяжи его, вяжи! — кричал он, хотя некому было вязать его,
кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
— Прикажете наших из-под горы кликнуть? — крикнул он».
Никаких «наших» под горой не было, и это отлично знал Лаврушка, как и Ростов. Но бунт был
подавлен мгновенно, и староста сам снял с себя кушак, «как бы помогая» себя связать.