53
телось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента
говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом... ей хо-
телось это делать самой».
Вот это же стремление все делать самой, чувствовать за всех, всюду поспевать, все видеть, во
всем участвовать — это страстное желание жить переполняет Наташу.
Вероятно, от этого она так обостренно чутка: угадывает по интонациям и выражениям лиц
то, чего не видят даже взрослые люди.
Когда придет письмо от Николая, Наташа сразу догадается об этом и вырвет у Анны Ми-
хайловны всю правду «с условием не говорить никому.
— Честное, благородное слово, — крестясь, говорила Наташа, — никому не скажу, — и тотчас
же побежала к Соне».
Для Сони известие имело свой прямой смысл: Николай был ранен, это горе. Для Наташи го-
рестная сторона только что открылась, но она тут же отмела ее: «Немножко ранен, но произведен
в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет...»
Для нее важно другое — произошло событие: письмо, известие о ране, о производстве в
офицеры; а жизнь для нее — это цепь событий, в которых можно участвовать, — неважно, радостные
это события или горестные: важно, чтобы они происходили, чтобы все двигалось и требовало ее, Ната-
шиных, усилий...
«— Ты его помнишь? — после минутного молчания вдруг спросила Наташа... — И я помню Ни-
коленьку, я помню, — сказала она. — А Бориса не помню. Совсем не помню...»
Как же так? Ведь «навсегда, до самой смерти...» Вот Соня, почти ровесница Наташи, гово-
рит: «Что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его — во всю жизнь»
— и это будет правдой. А Наташа так не умеет; ей еще нужно научиться любить и пройти через горь-
кие ошибки, но зато уж и любовь ее будет полной, не такой, как тихая, преданная и бескрылая любовь
Сони.
Наташе пятнадцать лет. Она встречает приехавшего в отпуск брата: «держась за полу его
венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала».
«— Голубчик, Денисов! — взвизгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к
нему, обняла и поцеловала его».
Она уже не та девочка с «маленькими ножками в кружевных панталончиках» — взрослый
Денисов видит в ней девушку, но девочка живет в ней и заставляет совершать все эти не светские, не
очень приличные поступки: визжать, целовать Денисова и непрестанно смеяться, потому что «она
не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом».
Чтобы доказать Соне свою любовь, она разожгла на огне линейку и прижала к руке. Зная до-
бропорядочную Соню, мы не сомневаемся, что она протестовала и возмущалась, — Наташе это не-