В костеле умолк орган. Потом на главной дорожке прозвучали затихающие шаги небольшой группки людей. Потом погас свет в стрельчатых окнах. И когда он погас, Скарга услышал громкую, решительную команду: «Булевич! Бросай оружие! Выходи!» Он лег на землю и переполз к соседнему памятнику. Командный голос объявил для засады: «Брать живьем! Стрелять в ноги!» Кто-то, пригибаясь, побежал по дорожке. Скарга выстрелил, человек шарахнулся в кусты. Прямо напротив него зловеще зашуршала трава, он нажал на курок, кто-то закричал от нестерпимой боли. Филеры открыли ответную стрельбу, не желая рисковать. Он прополз еще метра два и оказался за чугунным высоким памятником. Он с детства знал этот памятник, сделанный в виде часовенки, где богоматерь скорбела перед распятием. Тут он поднялся, прирос к чугунным плитам и стал ждать своего спасительного момента. Того счастливого мгновенья, когда он метнется в хаос оград, камней, крестов, и удача поможет ему, как помогла в тюрьме, и он прорвется, затеряется в зарослях сирени и уйдет дворами золотогорской слободы. Ночь и ноги спасут его. И пули, которых боятся филеры.
«Скарга! Ты окружен! Сдавайся!» — кричал ему все тот же командный голос. Жандарм, показалось Скарге, прятался за гранитной плитой и для команд привставал. Скарга словно увидел, как он держится руками за черный гранит и как осторожно высовывается над камнем его голова. «Сдавайся!» — вновь крикнули ему, и тогда Скарга прицельно, будто в мишень, послал в точку, откуда исходил голос, одну за другой, две пули. И понял, почувствовал, что попал, командовать некому, жандармский чин оползает по могильному камню.
Ему ответили залпом, пули с хрустом выщербили костельную стену. Скарга решил — пора. Он достал из-за пояса наган, выбросил уже бесполезный, с опустевшей обоймой пистолет и изготовился к броску.
Он знал, что прорвется. Это было обязательным условием спасения товарищей, необходимостью для справедливого революционного возмездия. Если он не прорвется, никто не узнает, не посмеет предположить, не догадается, что его предал Антон. Потому что только Антон знал время и место свидания. Он сам его назначил. В ту минуту, когда назначал, улыбался, обнимал. Вот эта кладбищенская засада и перестрелка были им предрешены. Он знал, что Скарга не сдастся. Он сам сдал его жандармам еще днем. Поэтому его не брали. Они были уверены — возьмут в девять на Золотой Горке. Наверное, и Адама предал он. И донес по телефону. И деньги заберет Антон, а Старика вновь поведут в Пищаловский замок, как и сорок лет назад. И Острович ногами выместит на нем свою злобу. Или же Антон сам убьет Старика, как утром убил Пана, потому что Старик знает настоящую фамилию человека, которому надо отдать пакет. И партийные деньги останутся у него, он будет обеспеченным и спокойным. Грех всех этих бедствий сжигал Скарге душу. Нет, подумал он, это Белый. Вот кто. Мстил за Олю. Нет, не он. Не знал. «Боже! Дай мне хоть час жизни! — помолился он. — Я все узнаю, все изменю!» И с этой молитвой Скарга рванулся через пустоту дорожки в мрак кустов, но невидимый раскаленный лом ударил его в спину…