Тут в нашей беседе наступил короткий перерыв, равный по времени двум глубоким тоскливым вздохам подполковника. Для меня эти несколько секунд стали моментом прозрения. История моего знакомства с Володковичами вдруг развернулась перед глазами в единстве разрозненных прежде картин — так разворачивается веер, и догадки о возможном убийце пришли на ум.
— Господин подполковник, — сказал я, — прошу вас дать мне полномочия для розыска. Я виноват, мой долг найти преступника, иначе меня совесть истерзает.
— Ах ты, господи! — повторил командир. — У нас, действительно, сегодня непорядок. Утром побег был, а солдаты, вон, расселись во дворе, как на свадьбе… Черт знает что, не батарея — татарский базар… И надо охранение усилить… Идемте.
Мы вошли в горницу.
— Господа офицеры! — призвал командир, и все встали. — Полчаса назад штабс-капитан и лекарь подверглись нападению мятежников. (Я мысленно покраснел.) Шульман получил ранение. Приказываю вам, капитан, провести расследование покушения, возьмите взвод, два, сколько необходимо… вам, господа, привести в готовность свои подразделения. Надеюсь также, что каждый сочтет за дружеский долг навестить раненого товарища…
Офицеры повалили из избы. «Господа, — сказал в сенях Блаумгартен. Интересный у нас складывается обычай: уже поесть спокойно нельзя — жди несчастья. Позавчера — самоубийцу кортежировали по парку, в праздничный обед Шульман отыскал пулю, не сиделось ему за общим столом. А завтра что, как у Пушкина, утопленника сети притащут?»
И меня окружили кольцом: «Петр Петрович, как было?» — «Да как! Слышим выстрел, глядим — дыра в рукаве, а в плече — рваная рана. Я в лес никого».
И Нелюдов уже ревел с крыльца: «Это кто развалился? Табор? Цыгане? В парк! В строй!» Солдаты, следуя правилам самосохранения, опрометью вынеслись со двора.
Сказав Василькову посадить взвод на коней и ждать меня за выгоном, я поехал на квартиру.
Федор, как мне и думалось, покуривал трубочку на пороге.
«Живы!» — простодушно закричал он. «Как видишь, — ответил я. — А ты никуда не отлучался?» — «А куда мне отлучаться? Молился тут за вас». — «Ну, спасибо. А за лекаря не молился?» — «А за него зачем?» — «Ранили его». Федор опешил: «И он дрался?» — «Не совсем. Стреляли… бог знает кто». «Говорил, возьмите меня…» — восторжествовал Федор. «Помолчи, помолчи! Без тебя горько. Ты вот что, возьми в погребце бутылку, нет, две и отвези ему. Только не расспрашивай, и никаких укоров, вообще, отдай вино, пожелай здоровья — и за порог… И никому ни слова, хоть под пыткой… куда мы ездили… На прогулку ездили. И езжай на выгон, к прапорщику Василькову в отряд».