На пересечении миров, веков и границ (Алексеев) - страница 7
Когда, казалось бы, всё благополучно закончено, таможенники вскрыли ящик с любовно собираемой отцом коллекцией пластинок. И тут началось невообразимое:
… таможенники вытаскивали их по одной.
– Вертинский, … хрясть об стену!
– Русские народные песни в исполнении ненашенских ансамблей, … туда же! – Это кто? Неизвестный! … туда же!
Глядя на помертвевшее лицо отца и под звуки таможенной музыки заорал Мишка. Мама бросилась его успокаивать, а таможенники продолжали демонстрировать нам патриотизм, уничтожая одну пластинку за другой.
Из нескольких сотен пластинок, аккуратно переложенных отцом папиросной бумагой, нам на развод оставили лишь около десятка пластинок Шаляпина и ансамбля Александрова.
Папа остался в порту оформлять доставку багажа в Москву, а мы с мамой поехали размещаться в забронированную для нас гостиницу Астория. Когда папа присоединился к нам, удрученный и усталый, и увидел, что мы тоже никакие, приказал:
– Умыться, празднично одеться, пойдем в ресторан праздновать!
Через какое-то время мы спустились в ресторан. До этого я никогда не был в ресторанах и был поражен нарядной обстановкой: оркестр, хрустальная посуда, накрахмаленные скатерти, бегающие официанты, нарядная публика – все наши праздники в Торгпредстве проходили проще: как большие пикники. Кто и что заказывал, я не помню. Но помню, что мне заказали рубленый шницель с жареной картошкой – блюдо, которое я полюбил всерьез и надолго. Но и это наше празднование быстро закончилось: Мишка, любитель лимонада, не отпускавший ото рта хрустальный бокал, откусил кусок этого бокала!
Что тут началось: Миша, испугавшись, плачет; мама кричит, вытаскивая у Миши изо рта кусочки хрусталя; официант и вмиг прибежавший метрдотель орут, требуя у отца немедленной оплаты стоимости уничтоженной посуды и заявляя, что, оказывается, несовершеннолетние дети в рестораны в вечернее время не допускаются, и, настаивая, что бы мы немедленно покинули заведение. Как и чем все это закончилось, совершенно не помню. Сытый впечатлениями дня приезда я даже не помню, как мы добрались до Москвы, где мы должны были жить.
Комната, в которой родители жили до нашего отъезда в Англию, была возвращена детскому саду, эвакуированному во время войны, и, как не имевшим своего жилья, нам предстояло временно жить в гостинице Красной Армии, где, помимо небольшого числа командировочного люда, проживало огромное количество безземельных семей, связавших свою жизнь с армией. Это временное проживание растянулось почти на четыре долгих года, в течение которых мы почти не видели отца, а наши жилищные условия улучшались очень условно: поселив нас вчетвером в 10-метровую комнату, через какое-то время нас переместили в 11-метровую, потом в 14-метровую с раковиной. И только в начале 1953 года, когда папе, в его 35 лет, присвоили звание полковника, нас наградили 16-метровой комнатой, в которой, был даже … свой туалет!