— Здравствуй, Бедобор. Гляжу, обоз всё-таки прибыл. Ну и с моей стороны работа сделана. Вот оно, чудовище ваше, в пещере пряталось. Упырь. Шустрый гад, надо сказать, но ты не бойся, надбавки не потребую.
Старосту одолевали смешанные чувства.
— Таринор! Рад, что ты жив-здоров! Никак, Дормий тебя заговорил, что тебя ничто не берёт. — Проговорил староста, пытаясь изобразить на лице улыбку.
— Ладно, заканчиваем. — Сказал наёмник серьёзно. — Мы оба знаем, что больше всего на свете сейчас хотели бы не видеть друг друга, так что давай мне плату и разойдёмся с миром.
— Знаешь, тут такое дело… — Начал было Бедобор, но, увидев недобрый взгляд наёмника, тут же осёкся. — Всё, как обещал! Вот. — Староста вынул из-за пазухи мешочек с монетами и нехотя протянул его наёмнику.
— Вот теперь всё. Мы в расчёте, Бедобор. Не поминай лихом! — Наёмник скрылся за воротами, и староста испустил вздох облегчения. — Хотя я всё же останусь до поры. Поглядеть хочу, как вы этого жечь будете. Упыри, говорят, горят хорошо и визжат до того пронзительно, что волосы дыбом встают.
Староста махнул рукой, и пленника увели в один из домов.
— Сжечь? Что же, хорошая мысль. И народу понравится, хоть бояться перестанут за частокол выходить. А ты, хоть мы тебе и благодарны, всё ж таки не задерживайся. Народ у нас чужих не любит… — Бедобор не спеша направился к своему дому.
— Не волнуйся, надолго не задержусь. — Тихо проговорил Таринор, направляясь в храм Холара.
Вечер выдался на удивление ясным. С безоблачного неба глядели сотни, тысячи звезд, а восходящая луна, проводив скрывшееся за горизонтом солнце, воцарялась на небе, испуская мягкий серебристый свет. В тот вечер вороны над деревней каркали особенно громко, предвкушая трапезу. Всё население Вороньего холма собралось тем вечером перед бывшим домом мага Мирениуса, но не для того, чтобы решать вопросы деревни, а просто чтобы развлечься. Нечасто в маленькой деревеньке можно увидеть прилюдную казнь. Да и казнить, как правило, не за что: мелкие неурядицы решаются на месте парой крепких слов и зуботычин, а преступников в деревне издавна не водилось. Воровство пресекалось на корню тем простым фактом, что все ценности держались при себе. Сундуки нам не к чему, чай не купцы, говорили люди, имея в виду, что такие сокровища, как, например, стеклянные бусы, доставшиеся от матери лучше носить при себе, чем где-то хранить. А карманничать в месте, где все знают друг друга в лицо — по меньшей мере неразумно. И сейчас все эти простые люди хотели лишь одного — зрелища. Многим из них было всё равно, кого и за что жгут. Иные даже сомневались, как именно пройдёт казнь: через сожжение или повешение? Но столб, обложенный хворостом, красноречиво обещал простому люду их нехитрое удовольствие. Наблюдать, как языки пламени пожрут несчастного, начиная с ног, как его предсмертный хрип утонет среди треска пламени и гомона толпы, как запах палёной плоти разнесётся по округе, привлекая к стенам частокола падальщиков. Однако староста обещал не простую казнь, ибо жечь будут даже не человека, а упыря, принесшего столько бед окрестным деревням. Впрочем, многим было плевать, в чём именно он повинен. Толпа всегда жаждет мести, а не справедливости.