– Да видать, не до конца покорена-то, – брякнул Попов, и тут же обругал себя ослом. Предупреждал же Гудрон! Предупреждал! Развели тебя, Сережа Попов, как последнего недоумка. Сообщение о цели похода третьим лицам есть прямая измена, а изменники заканчивают свои недолгие дни в гостях у Бхургуша. Серега покрылся потом, а сердце попыталось выпрыгнуть из грудной клетки. Но, к его удивлению, в глазах Этель не было торжества и злорадства тайного агента. Напротив, если раньше слезы только намечались в уголках глаз, то сейчас они проложили две блестящие дорожки по щекам девушки.
– Спасибо, господин, – чуть слышно всхлипнула Этель, – вы позволите ничтожной рабыне снова увидеть родные места, куда она уже и не надеялась попасть. Спасибо.
Она вытерла слезы и вдруг начала целовать Серегину грудь и плечи:
– Я отблагодарю вас, господин, – зашептала она ему в ухо, – я знаю много способов сделать мужчину счастливым. Меня заставляли это делать, и я даже не думала, что когда-нибудь захочу этого сама. Расслабьтесь, просто расслабьтесь и лежите, как лежали. Этель умеет быть благодарной, очень благодарной.
Когда через полчаса платформа снова тронулась в путь, Этель, поплакав еще раз, как она сказала «от радости», заснула, по привычке сжавшись в комочек и подтянув колени почти к подбородку. Серега же специально боролся со сном, а когда убедился, что Этель крепко спит, то осторожно слез с кровати, снял со стола странный, светящийся холодным светом шарик на подставке и внимательно осмотрел маленькие розовые ноготки на ногах девушки. К ужасу своему, на правой ноге вместо двух ногтей он разглядел зарубцевавшиеся ранки. Передернув плечами, Попов убрал шарик на место, мысленно еще раз обругал себя скотиной и аккуратно прикрыл Этель одеялом. Подумал и осторожно полез на второй ярус, опять же мысленно поблагодарив плотников Анариона за прочную и не скрипящую конструкцию.
* * *
Не успел он коснуться головой подушки, как кто-то аккуратно, но настойчиво потряс за плечо. Серега хотел уже обругать нахала, но, приоткрыв глаза, с удивлением увидел солнечный свет, пробивающийся сквозь занавеску. У кровати стоял Гудрон:
– Извините, господин, но пора вставать.
«Подъем», наверное, самое нелюбимое слово в армии, и, как любой нормальный курсант, Серега тоже ненавидел его всей душой. Подъем – это не только окончание ночного отдыха, что ужасно само по себе. Это еще и начало трудного дня, а чтобы курсант не расслаблялся, трудности ему обеспечивают с самого подъема. Старшину Макухина дежурный по роте разбудил заранее, как и положено Уставом внутренней службы, и теперь он зорким соколом следит, за какое время несчастная мышка по фамилии Попов упадет в строй роты. И если, не дай бог, Попов не успеет этого сделать за отведенное время, несдобровать всему взводу. Но Попов сегодня успел. Не успел Охохолин – бледное тщедушное существо, непонятно как поступившее в училище. Кто-то связал ему ночью штанины галифе, и после неудачной попытки их развязать Охохолин стоит в строю в кальсонах, держа брюки в руках. Наверняка братья Филькины постарались – шутка в их брутальном стиле. К тому же они из третьего взвода и им плевать на мучения взвода первого, имеющего несчастье наблюдать Охохолина в своих стройных рядах. А мучения предстоят, брови Макухина сурово сведены, взгляд устремлен мимо неудачника Охохолина на замкомвзвода Петренко.