— На вдове. Ей под сорок, но она еще очень, очень…
— Подожди, подожди, дай вспомнить! Не Конопицкая ли?
— Пан Тадеуш, как всегда, попадает в десятку.
— Конопицкого я хорошо знал, царство ему небесное. Его земли прилегали к моим.
— Умнейший был человек!
— Что вы, пан Маевский, — возразил старик, — он добродушный был, но оригинал. Припоминаю, как-то приехал он ко мне в Пшетоку еще задолго до войны и начали мы о чем-то спорить… Я потом приказал Яну открыть все окна в доме, чтобы побыстрее проветрить…
Клос чуть не поперхнулся. Если бы это случилось, присутствующие догадались бы, что немецкий офицер понимает по-польски. На счастье, рассказ старика подействовал и на Маевского — он так и подскочил:
— Пан Тадеуш! Как можно?
Укоризненно посмотрев на Пшетоцкого, он окинул недоверчивым взглядом Клоса и попытался перевести разговор на другую тему. Старик, почувствовав это, решил не рассказывать больше о своих давних спорах с покойным соседом, и это успокоило Клоса.
— Хорошо, хорошо. Но тогда мне не хотели верить, а я все-таки оказался прав, — проворчал Пшетоцкий.
— Зачем вспоминать о прошлом? — примирительно спросил Маевский. — Зачем возвращаться к старому?
— Поляк задним умом крепок, — никак не мог остановиться Пшетоцкий. — А нужно было…
— К чему нам теперь вспоминать старые ссоры? — Маевский старался успокоить старика, как мог.
— Старые, не старые… А кто еще четыре года назад попрекал меня «народной демократией»? Россия большевистская или небольшевистская, но она всегда Россия, помилуй бог. Если бы тогда послушали меня, то сейчас у нас этого не было бы, — многозначительно заключил старик Пшетоцкий, укоризненно посмотрев на Клоса, который сидел с невозмутимым видом.
Клос взял кофейник и стал осторожно наливать себе кофе, стараясь не пролить ни капли на белоснежную скатерть.
— Дедушка, — включилась в разговор Зося, — он может догадаться, что речь идет о нем.
— Ты, девочка моя, не мешайся. Что ты можешь знать? — раздраженно ответил старик. Он понемногу начал успокаиваться, видимо поняв неуместность своих рассказов о прошлом, о каких-то предвоенных спорах. Он с усердием принялся поддакивать Маевскому, когда тот начал что-то говорить о разведении породистых лошадей.
На другом конце стола Эдвард, наклонившись к Иоланте, спросил:
— Не играла ли пани перед войной в теннис на варшавских кортах?
— Играла, но не часто и не помню, было это на варшавских кортах или на каких-то других. Я плохо знаю Варшаву. А почему вас это интересует?
— Кажется, я вас где-то встречал. Ваше лицо и глаза нельзя забыть.