– Не знаю, можете ли вы еще что-нибудь рассказать.
– С какой стати? – отрывисто бросил доктор и ушел, оставив неопределенность по поводу того, мог ли он вообще что-нибудь рассказать, а если мог, то почему должен был это сделать.
Отец Браун продолжил путь в одиночестве вслед за двумя молодыми людьми, но когда он приблизился к входу в аллею адмиральского парка, то был остановлен девушкой, которая вдруг развернулась и пошла прямо к нему. Ее лицо было необычно бледным, а глаза сверкали каким-то новым и еще безымянным чувством.
– Отец Браун, – тихо сказала она. – Мне нужно как можно скорее поговорить с вами. Вы должны выслушать меня, я не вижу другого выхода.
– Конечно, – ответил он так же невозмутимо, как если бы уличный мальчишка спросил его, который час. – Куда мы пойдем?
Девушка наугад привела его к одной из обветшавших парковых беседок, и они опустились на скамью под густым лиственным пологом. Она начала сразу же, как будто могла упасть в обморок, если не облегчит душу.
– Хэролд Харкер говорил мне разные вещи, – сказала она. – Он говорил ужасные вещи.
Священник кивнул, и она поспешно продолжила:
– Речь идет о Роджере Руке. Вы знаете Роджера?
– Мне говорили, что товарищи-моряки называют его Веселым Роджером, потому что он никогда не веселится и выглядит как пиратский череп с костями, – ответил Браун.
– Он не всегда был таким, – тихо промолвила Олив. – Должно быть, с ним произошло что-то очень странное. В детстве мы были друзьями и часто играли в песке на берегу. Он был очень бесшабашным и твердил, что собирается стать пиратом. Можно даже сказать, что он мог бы пойти на преступление, начитавшись бульварных романов, но в его представлении о пиратстве было нечто поэтическое. Тогда он действительно был Веселым Роджером. Наверное, он был одним из последних мальчишек, хранивших мечту о бегстве из дома на борту корабля. В конце концов родителям пришлось согласиться на его поступление в военно-морской флот. Но…
– Да, – терпеливо произнес отец Браун.
– Но, должно быть, бедный Роджер разочаровался в своей мечте, – продолжала она, сверкнув одной из своих редких улыбок. – Морские офицеры слишком редко держат в зубах кинжалы и размахивают абордажными саблями или черными флагами. Впрочем, это не объясняет произошедшей с ним перемены. Он просто застыл, стал замкнутым и угрюмым, словно ходячий мертвец. Теперь он все время избегает меня, но это не имеет значения. Мне кажется, его сломило какое-то горе, которое меня не касается. И вот… если Хэролд говорит правду, то это не горе, а сумасшествие или одержимость дьяволом.