Топчете землю, дышите, срёте, ебётесь кровоточите. Ничего выдающегося собой не представляете. И при этом на полном серьёзе считаете себя лучше других. Думаете, что всем нельзя, а вам можно. Вы, говорит, не понимаете, что право убить человека, гражданина, его надо заслужить сперва. Надо собой что–то действительно важное представлять, чтобы даже просто человеку заявить, что он неправ. А вы, говорит, бандиты, воры, новые русские, – вы хуже бешеных собак. И сами со дня на день подохнете, и остальную стаю норовите заразить. Вас стрелять надо на месте. Только пасть откроете, только взглянете на нормальных людей, и сразу, в тот же момент вам надо пулю в затылок загонять. Хорошие, умные люди смотрят на вас, как вы шикуете, как жизнь прожигаете, как легко другим ломаете судьбы, им вешаться хочется от безнадёги. Была бы моя воля, говорит, я бы прямо сейчас вам и всем вам подобным кровь пустил. Тюрьма вас не исправляет, вы там только крепче становитесь. А вас надо убивать. Для вашего же блага.
Да только такие, как вы, сейчас при власти. Но придёт время, и у власти будут уже, говорит, такие, как я. И вот тогда мы вам и Чечню, и Афганистан, и Приднестровье вспомним. И за каждого мальчишку, который жизнь положил за то, чтобы вы своих блядей сладко ебали, я вам всем в теле сделаю по дырке.
И заплакал.
Жалко стало мужика.
Но знаете что? Ебал я его позицию. Были бы его принципы настоящими, он бы наше бабло не брал. А, раз брал, значит мало чем от нас отличался.
Слова словами, а цифры цифрами.
* * *
А вот теперь реальная жесть. Такая жесть, что даже меня в своё время перекосило на все сто восемьдесят.
Короче, сентябрь 97–го. Звонит Майор, говорит, тащи своих пацанов на Палалар, есть работа.
Пакуем наличку в подарок, едем, заходим на квартиру. Рассаживаемся по дивану. Майор смурной, серый прямо. Говорит мне, мол, Фашист, одна из твоих девочек вчера ночью обслуживала очень больших людей. Больше меня, вас, больше всей вшей говёной республики. И делали эти люди очень нехорошие вещи. Настолько нехорошие, что, если она начнёт рот открывать, будет всем хуёво. Короче, делайте, что хотите, но говорить она больше не должна.
Я пригрузился. Кто, спрашиваю. Майор отвечает, что Алёнка.
Я совсем стух. Алёна была просто заей. Шестнадцать лет в прошлом году исполнилось. Волосы светленькие, личико грустное немного, сама миниатюрная совсем, глазки добрые, губки ласковые. Золотце просто. Денег пока немного приносила, потому что не умел ещё ничего. Сама не детдомовская даже. Просто дочь алкашки с Девятого. Братика младшего тянула, пока мать спирт хлестала. Я её как раз недавно в Абакан на Пушкина поставил. Жалко было такую пусю на всякую шалупонь разбазаривать.