Затем провожали на волю Штерна, австрийского подданного. Еще в 1923 году он и двое товарищей заключили с одним из петербургских заводов годовой договор в качестве специалистов по лакировке кожи. Хоть условия в СССР им не понравились сразу, все ж обязательства они исполнили честно и сполна. Но продлить отношения отказались, и… всех троих посадили на Шпалерку, сказав, что выпустят, когда они подпишут новый контракт. Сдаваться строптивые иностранно-подданные не хотели, извернулись и поставили в курс австрийского консула. Он вступился, но только за двоих, а третьего, еврея по национальности, оставил выпутываться самого. Так Штерн оказался забытым в камере на целых три года! И вот теперь сокамерники, из тех куркулей, кто получали из дома передачи, собирали «иностранцу» хоть какую-то одежду взамен его старой, давно истлевшей.
А потом неожиданно, по сути уже в нерабочее время, надзиратель вызвал моего учителя:
– Эй, гражданин Кривач, на выход!
– Неужели и меня к «Кукушке» сегодня, – побледнел профессор, поднимаясь с лавки.
Таким нелестным именем обитатели камер звали тюремную канцеляристку, некрасивую, обычно растрепанную барышню в короткой юбке, в обязанности которой вменялось объявлять тюремные приговоры.
Вернулся профессор быстро, не прошло и четверти часа. На мои расспросы просто протянул маленькую бумажку-квиток. В слабом, чуть колеблющемся свете электролампочки я сумел прочитать:
«Петроградская коллегия Г. П. У. признала гражданина С. П. Кривач-Неманец виновным по ст. 58 п. 4, и ст. 58 п. 6 уголовного кодекса Р. С. Ф. С. Р. и постановила приговорить С. П. Кривач-Неманец к высшей мере наказания – расстрелу, с заменой 3-мя годами заключения в Соловецком лагере особого назначения».
– Начинали по шестьдесят четвертой и шестьдесят шестой, закончили по пятьдесят восьмой,[27] – пошутил он подозрительно бесцветным тоном, пока я пытался осознать смысл приговора. – Да только итог один.
– Но три года, это же совсем немного, – попробовал возразить я. – Можно сказать, амнистировали! Вы же в прекрасной форме, еще успеете на свободе погулять!
– Нет, Лешенька, – покачал головой старый чех. – Летом у меня был шанс пристроиться где-то на пересылке до холодов. А сейчас этапом, с моими больными легкими, да еще на Соловки… гарантированное убийство. Подлое, знаешь ли, не хотят своими руками дуло нагана в седой затылок толкать. Для этого у них, – он особым тоном выделил это слово, – припасены в достатке мороз, голод и шпана.
Трехлетний срок был, в общем-то, не слишком редок для узников «библиотечной» камеры, среди которых хватало пожилых людей. Следователи с ними не торопились, так что некоторые умирали прямо в тюрьме, буквально, от старости. К примеру, на второй день после моего перевода в общую камеру, немало меня напугав, скончался некий генерал Шильдер.