Запп Стилман изображал гипермегабогача, который понятия не имел, что творится в реальном мире, а я был его верным слугой, готовым удовлетворить любую прихоть хозяина. Не считая того, что Реджинальд разукрасил его физиономию, Запп по-прежнему излучал изысканность и безмятежность, а я облачился в огромный пиджак в мелкую клетку, который сидел на мне превосходно, за исключением рук, плеч, коленей и промежности. Я старался держаться прямо и почтительно, из-за чего дергался еще больше. Предполагалось, что мы с Заппом отправляемся на побережье, и моей задачей было защитить его от уличного насилия. Запп годами не читал блогов и не смотрел новостей, а я держал его в неведении относительно того, что случилось с миром. Когда наш велосипед-тандем проезжал мимо штабелей тел, пребывающих в состоянии коматоза, я убеждал его, что это поклонники Imagine Dragons, разбившие лагерь в очереди за билетами на концерт воссоединившейся группы. А когда банда на скутерах погналась за нами, угрожая отрезать нам головы, я заверил его, что это шутка. (Все диалоги сопровождались большими черными титрами, как в старом кино.)
Это был клевый фильм с неожиданными сюжетными поворотами, но съемки не ладились. В сцене, где группа студентов киношколы в рванине, изображавшая стихийный митинг, должна была бросаться заранее подготовленными булыжниками, какие-то зеваки решили присоединиться к веселью, и скоро в ход пошли кирпичи из стен. Когда они увидели нас с Заппом на дурацком тандеме, то стали кидаться кирпичами в нас, и сцена погони вышла куда более реалистичной, чем задумывалась. Операторам пришлось удирать, спасая камеры.
В середине лета в Бостоне не продохнуть от жары, но на улицах продают домашнее мороженое, и если подумать об утках, можно отвлечься от запаха разложения. В моем состоянии я был способен размозжить голову о стену любому. Стоит мне забыться на минуту, и я понесусь, перепрыгивая через прохожих на тротуарах и задевая нижние ветки старых дубов. Затем я представлял, как приземляюсь, целясь ногами в живот кому-то, кого я любил, или случайному прохожему.
Иногда ночами, стоило мне сомкнуть веки, как голова Рейна взрывалась перед моим мысленным взором, осколки черепа разлетались в разные стороны, а мозги брызгали прямо в мой открытый рот. Этот образ мешался с другими, когда я случайно ранил или мог бы поранить кого-то. И с каждым разом голова Рейна выглядела все сочнее и кровавее.
Мы с Жанель, к ужасу Салли, объединились, чтобы написать сценарий для фильма. «Так о чем ваш сюжет?» — переспрашивала она в двадцатый или тридцатый раз. Мы сидели на платформе покинутого лебедями плавучего домика в центре пруда, просевшей от тяжести. Когда-то туристы сновали на лодках мимо платформы, а сейчас их разлагающиеся оболочки всплывали то тут, то там из водорослей. Я не знал, о чем наш сюжет, потому что понятия не имел, что такое сюжет. Да и какая разница? Однако Жанель с упорством, достойным лучшего применения, продолжала твердить про коммуникации, социальный дарвинизм, невозможность понять того, кто находится рядом, потому что чем ближе ракурс, тем сложнее воспринять другого человека целиком. Жанель ребенком сбежала из дому и много лет жила на чердаке кафе, прочтя все книги в кладовой и питаясь недоеденными салатами и булочками. Никому и в голову не приходила, что она живет на чердаке, пока Жанель не указала обратный адрес в анкете для поступления в университет.