Жанель сидела на диване, обхватив колени руками. По телевизору показывали людей с окровавленными ушами. Где-то упал самолет, где-то взорвалась электростанция. Дикторов не было, по экрану ползли титры:
СИТУАЦИЯ НАХОДИТСЯ ПОД КОНТРОЛЕМ. НЕ ВЫКЛЮЧАЙТЕ ТЕЛЕВИЗОР. НЕ ВЫХОДИТЕ НА УЛИЦУ. ПОТЕРЯ СЛУХА ПРИНЯЛА ХАРАКТЕР МИРОВОЙ ЭПИДЕМИИ. НЕ ВЫХОДИТЕ НА УЛИЦУ. ВЛАСТИ НЕ ДАЮТ НИКАКИХ РАЗЪЯСНЕНИЙ. ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА.
Мы принялись прочесывать Интернет. Похоже, вся планета лишилась слуха. Все блоги и группы переполняли вопли оглохших. И только люди, которые были глухими до того, как все случилось, излучали спокойствие и постили видеокурсы о том, как самостоятельно изучить язык жестов. Я был уверен, что у меня никогда не хватит на это терпения.
Спустя несколько часов появились первые версии. Пан-азиатские экуменисты провели испытание нового оружия. Или Америка. Испытание закончилось неудачей. Или, напротив, прошло удачно. Кто-то где-то в мире еще не оглох и теперь ищет способ излечить остальных. И это красные банданы. Нет, пацифисты. Или, скорее, китайцы.
По телевизору показывали потерянных, оглохших людей. Они затаптывали друг друга в Шанхае, бросались в реку с Бруклинского моста. В Кливленде толпа пронеслась по Шейкер-сквер, снося все на своем пути. Как вести себя в толпе глухих? Только копировать поведение тех, кто рядом. Как призвать к порядку такую толпу? Кливлендские копы не стали и пытаться, с ходу применив резиновые пули и слезоточивый газ.
Спустя два-три дня я подумал, что с меня хватит, и решил пойти на работу. К тому же у нас кончились припасы, а Жанель и даже Салли начали действовать мне на нервы. Они ощущали мою нервозность, даже когда мы были в разных комнатах, а я чувствовал, как их скорбь укутывает меня, словно одеяло. Я набивал эсэмэски Салли, сидевшей напротив, пока не занемеют пальцы. Ровно так же мы сможем общаться и на расстоянии. Салли не хотела меня отпускать — по телевизору показывали сплошное насилие, но я сказал, что буду осторожен.
Я даже не знал, существует ли еще моя лавочка на углу, и никто не просил меня выходить на работу. С другой стороны, никто меня не увольнял. Пусть продажа презервативов и консервов станет моим вкладом в восстановление нормальной жизни общества. На пути мне попалось множество разграбленных магазинов, а люди жгли костры, бросая туда все что ни попадя, совершенно не заботясь о состоянии окружающей среды. Но когда я добрался до своего магазина, он стоял целехонек.
И вот я снова открылся. Мне пришло в голову, что теперь покупателям будет трудновато спрашивать у меня цену того или иного товара. Я обошел магазинчик с пистолетом для ценников и убедился, что все товары, даже вермишель за тридцать семь центов, имеют стикеры. Пришлось приспособиться и к тому, что я больше не слышал колокольчика на входе. Пару часов я провел в тоскливом ожидании.