— Вот и нет! — возразила я. — Нить взаправду досталась бабуле от супруга, но это семейная реликвия. Мать Алексея звали Ириной, жемчуг ей подарил отец в день свадьбы. Отсюда и вензель на пластинках.
Ваня вынул из кармана тоненькую книжечку, которую я сначала приняла за паспорт. Но парень открыл обложку, и стало понятно: внутри лежат несколько фотографий.
Иван протянул мне один снимок:
— Смотри.
Я постаралась сохранить спокойствие. На явно сделанной в студии карточке была молодая девушка, которая легко сошла бы за уроженку Иванова, Рязани, Тулы или других исконно российских городов: светлые волосы, голубые глаза, чуть вздернутый нос.
— Это Кристина Петровна, — сказал Ваня, — в тот день, когда она решила запечатлеть на память украшения. Посмотри внимательно, что висит у Кристи на шее.
Я сделала глотательное движение и увидела жемчужные бусы с золотыми вставками.
Но парень не замолкал.
— Буква «u» не начало имени Ирина, это из латинского алфавита. Пишется «u», в немецком читается как…
— У, — пробормотала я, — не Ирина, а Уна.
— Точно, — выдохнул Ваня. — Кстати, как звали мать Алексея Николаевича, неизвестно. Его младенцем подбросили на порог монастырского приюта, где Варбакас воспитывался до десяти лет. Потом он попал в детдом, получил профессию портного, устроился на работу и очень рано женился.
— А ты откуда знаешь? — подскочила я. — Белка говорит, что дед до того, как встретил ее, никогда не регистрировал брак. Считал себя слишком молодым для семейных отношений, а потом началась война.
Ваня покачал головой.
— Алексею Николаевичу мог бы позавидовать барон Мюнхгаузен. Хотя нет, неправильно. Мюнхгаузен лгал из любви к искусству, а Алексей получал от вранья выгоду. В тысяча девятьсот двадцать пятом году, в возрасте восемнадцати лет, он оформил брак с некоей Эстер Варбакас, хозяйкой швейного ателье. Что у тебя по истории?
— Ну, пятерка, — неохотно ответила я.
— Тогда ты должна знать, что в начале двадцатых годов прошлого века Владимир Ленин сообразил: вау, из-за революции в России голод, разруха, надо как-то спасать экономику, и предложил новую экономическую политику, сокращенно НЭП.
— Можешь не демонстрировать свою образованность, — остановила я студента, — у меня зачет по советской истории. В России разрешили мелкий частный бизнес. Очень логично. Сначала «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!». Да только начали строить то же самое. Богатых купцов убили, на их место встали нищие, не умеющие торговать, кулаков в деревнях расстреляли. А кто на селе был голодным-безлошадным? Пьяный да ленивый.