Пока Тесса ходила в магазин, проснулся Кристофер и начал плакать. Фил решил приготовить сыну шоколад. Когда отец вошел в комнату, малыш протянул руки к бутылочке. А еще Дик прихватил, сам не зная зачем, кусок хлеба, лежавший на кухонном столе, и вдруг он понял, почему это сделал. Он чуть было не отправился обратно на кухню за водой, но передумал. Если, так или иначе, римляне были в курсе происходящего, соединение хлеба и воды их, безусловно, насторожило бы. Поэтому лучше, чтобы все выглядело естественно. Никто из непосвященных не должен знать, что речь идет о чем-то большем, нежели простая игра отца с сыном. Фил дал Кристоферу кусочек хлеба, а сам взял у мальчика бутылочку и открутил соску, не намного, но вполне достаточно для того, чтобы несколько капель попало на голову ребенку. Дик быстро начертил измазанным в шоколаде пальцем крест на лбу Кристофера и прошептал по-гречески: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Затем он вернул бутылочку мальчику. Пока тот пил, Дик обнял сына и прошептал тому на ухо его тайное христианское имя: Пол. Все это заняло несколько секунд, сторонний наблюдатель ничего бы не успел заметить. Дик инстинктивно действовал решительно и точно, под влиянием некоей превосходящей его силы, которая — в этом Фил был уверен — заботится о его благе и о благе его сына.
Неприятности начались в ту же ночь. Последние несколько дней радиоприемник в их квартире работал круглые сутки. Дик настроил его на радиостанцию, передающую спокойную музыку, и сделал звук потише. Это звуковое сопровождение ободряло Фила и служило для него своего рода ориентиром, когда он внезапно просыпался, не зная, где находится. Таким образом, семья спала под защитой филиппинской Богоматери, окруженной источающими запах ладана, зажженными вотивными свечами, и нежных голосов его любимой Линды Ронстат и других певиц.
Около трех часов утра Тесса внезапно проснулась. Фил сидел, раскачиваясь взад-вперед, зажав уши руками и повторяя дрожащим голосом: «Libera me, Domine!» Испуганная Тесса не смела пошевелиться, но Фил, заметив, что жена проснулась, вдруг заорал, чтобы она это немедленно остановила. Женщина не успела понять, что «это» обозначало радио, когда, измученный, он бросился выключать его сам. Затем Фил с приемником в руках буквально побежал на кухню, оставил его там и, дрожа, вернулся обратно.
Как он объяснил, его разбудил голос Линды Ронстат, исполняющей песню «You’re no good» из своего последнего альбома, которая прежде ему очень нравилась. Но на этот раз в словах песни Дику слышались какие-то посторонние вставки, нечто вроде слов-паразитов, и там также звучало его имя. Это ему, Филу, Ронстат со злостью повторяла: «You’re no good»; ты вовсе не хорош, ты можешь сдохнуть, ты