– Товарищ лейтенант, вас к командиру.
– Спасибо, Филимонов. Сейчас иду.
Николай со вздохом разогнулся от бумаг, положил шариковую ручку и поморщился. Бюрократии развели… Он понимал смысл и значение организаторской работы, на ней держится армия. Но больно уж этого стало много, а ведь он всего лишь командир отделения, прямо говоря. Лейтенант на сержантской должности. И с квалифицированным сержантом в помощниках. Эх, не годится доктор в заведующие… Выживет, так опять в больничные ординаторы пойдет. Во что-нибудь спокойное. Типа классической дерматологии… Или во что-нибудь радостное и оптимистичное. Типа акушерства…
Машинально проведя рукой по щеке, Николай убедился в том, что отросшая за день щетина никуда не делась. Ну ничего, не к полковнику зовут. Полковник понятия не имеет, кто у него отделением сбора и эвакуации раненых в медвзводе 3-го батальона командует. А Карпов свой.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант. Садись, Колька. Чаю будешь?
– Ты же знаешь, я в душе буддист. Меня спрашивают «ты будешь?», и я отвечаю «буду».
– Не-не, только чай.
– Нормально. Если чайные пакетики новые, неспитые. Моя сестра говорила – «первая производная».
Оба негромко посмеялись. За окном дуло снегом, в щелястую раму сквозило, и горячий чай был к месту. Два лейтенанта обняли каждый свою кружку и протянули руки к блюдцу с черствыми, но не ставшими от этого менее дефицитными сушками. Сушки в бумажном пакете черствели быстро. Восхищало то, что они новые, не с довоенного времени. Что-то уже налаживается.
– Пришла маршевая рота, вся на наш батальон. Без потерь дошли. Почти половину в 1-ю роту дали, от нее до сих пор одно название, сам знаешь… Остальных во 2-ю, и 3-ю, и разведчикам. Тебе я наконец-то санитара выпросил. Ну, и себя не забыл, как ты понимаешь.
– Красивая?
– Нормальная. Учитель начальных классов, их под «младших медсестер» учили в вузе. Молодцы. Поднатаскается, и в самый раз под нее работа. Лучше, чем с автоматом прыгать. Чему потом детей учить будет?
Оба как-то сразу помрачнели. Они видели довольно странные и совершенно точно нехорошие в этом отношении вещи. Даже молодой Карпов, воюющий без года две недели, и тот видел. Озверевших учителей и учительниц средних лет, пошедших воевать после того, как потеряли и свои семьи, и почти всех своих учеников за много выпусков. Озверевших бухгалтеров и документоведов. Озверевших «менеджеров среднего звена». Озверевших врачей. В том числе озверевших вконец, навсегда. Принципиально отказывающихся брать в руки скальпель, или наконечник стоматологической бормашины, или шариковую ручку – кто к чему привык, – и пользующихся АКМ, или РПГ, или РПК. Или удавкой. Видели. Даже видеть такое было тяжело. Слава богу, оба они пока не стали такими. А теперь надеялись и не стать.