– А чего ненормальный?
Лестница наконец-то кончилась, и можно было перевести дух. Нет, оказывается, еще нельзя. И не поверите, почему. Потому что весь разбитый первый этаж трехэтажки был густо засран. Несмотря на холод, воняло страшно.
– Чего, спросите?.. Да того… Э, осторожней тут! И здесь не просто так это, не смотрите так. Это задумано. Вот представьте, заходит пеший патруль с очередной рэндомной проверкой. А тут дерьмища гора, бумажки гадкие лежат. Ух! Они тут же рожи кривят – и назад. Иногда проходят до лестницы, и все. На них по три ствола к этому времени смотрят, но они и взгляд не поднимают: под ноги больше глядят… А доктор… Он чуть-чуть мозгами повернутый. Ну, как многие здесь, чего уж там… Сами увидите. Штык всегда примкнут – говорят, доктор в двух штыковых побывал, самых настоящих. На нем отразилось…
Они остановились на выходе из здания, представляющего собой полуразрушенную трехэтажку из красного кирпича, с прохудившейся крышей. Половина оконных проемов заделана кирпичами, причем явно сто лет назад, задолго до войны. Вокруг – гаражи и мастерские, ровно в середине двора торчал остов тяжелого бульдозера с опущенным ножом, ближе к краю – еще несколько единиц строительной техники, эти в приличном состоянии. Чуть дальше – остовы выгоревших домов-пятиэтажек, но здесь было именно старье, остатки раздолбанного жизнью и временем «малого и среднего бизнеса». Какие-то баки, какие-то бочки, какие-то связки арматурин и прочий хлам. Боец, прищурясь, разглядывал это все из оконного проема рядом с дырой, в которой раньше была дверь. Он не торопился, и капитан-лейтенант молчал, ожидая, что будет дальше.
– Подождем минутку, лады? Живее будем… Так вот… – парень бесшумно выдохнул воздух, и его ладонь на висящем под рукой автомате расслабилась, убралась ниже. – Он когда людей лечит – ему лучше. Лечит как может, и вроде как сам рад. А потом это перестает помогать, потом ему снова плохо, и это видно. Тогда ему надо пойти и убить кого-нибудь там, снаружи… Тогда ему от этого тоже плохо, но по-другому, и в любом случае уже лучше, и тогда он еще некоторое время может работать… Блин, вот так.
Рома позади издал губами звук, и капитан-лейтенант напрягся. Но ничего, не дурак, продолжать курсант не стал.
– Угу… И кто осудит-то? Хорошо, что он есть. Здесь много таких, самых разных. У всех в голове или одно, или другое. Редко кто без таракана. Один с собакой своей по четыре раза в день целуется. Плачет и целуется. Увидите.
– Любовь? – все же спросил сзади Рома.
– Да если бы, – довольно сухо ответил рядовой. – У него от семьи одна собака осталась. Ничего пес, довольно крупная дворняга, очень умная. Папа овчар, наверное, был. Или мама. А у мужика вся семья… С детьми… Они вдвоем теперь в бой ходят… И плачут тоже вдвоем…