— Спасибо. — на этот раз я обошлась без светской холодности.
— Всегда рад помочь. — он смотрел мне в глаза снизу вверх.
Помолчала, созерцая эти невозможные серые глаза. Причем настолько однородно-стальные, что даже прожилок иного оттенка не было. И вполне возможно было повторить прошлую ночь, что скрывать, одно движения пальцем ноги хватило бы сейчас, но ради чего? Ради повторных причитаний, что люблю, но не могу? А я — люблю ли?
Неужели все эти условности настолько въелись им под кожу, что мешают искреннему влечению, которое он, вне всякого сомнения, испытывает сейчас ко мне? Если сейчас прикоснуться к его губам, мы и до спальни не дотянем. Я же изучила его тело от и до. Даже с закрытыми глазами помню все. Вот жилка на шее идеально совпадающая с изгибом моего языка, и он обожает, когда я вновь проверяю это. Заостренная мочка уха, чуть солоноватая от пота после занятия любовью. И точно знаю, что под прохладной сейчас кожей появится лихорадочное дыхание, если проложить тропинку из поцелуев от одного соска к другому.
Подобные фантазии вряд ли не нашли отражения на моем лице, так как мой vis-a-vis тоже утерял ровное дыхание, а глаза чуть помутнели. Мои пальцы чуть дернулись в порыве дотронуться до него, но страх новой боли от «Мы не можем больше видеться» вернул ладони на место. А он все заметил. Чуткий мужчина, особенно где не надо.
— Вы обижены на меня? — тихо проговорил Фохт.
Наверняка, Мудрые Женщины, коих цельные стада ходят вокруг, но чьи сакральные знания сокрыты от меня навечно, знают сразу полторы дюжины текстов, после озвучивания которых любой мужчина принесет им руку, сердце и банковский счет в подобной ситуации, но мне неведомо, как правильно поступать. До сих пор ни одного правильного поступка с этим человеком в девятнадцатом веке я не совершила. Так что вряд ли стоит начинать.
— Нет, с чего мне? — с неожиданной горечью произнес мой голос. — Вы так все хорошо объяснили… На правду обижаются только дураки.
Он опустил взгляд и даже ладонь со ступни убрал. Резко, поэтому ощущение пустоты под ногой стало неожиданно резким. А я даже не обратила внимание, что до сих пор касалась его. Как-то захолодало в июньскую жару.
— Мне лучше уйти? — избыточно вежливо, словно о фруктах беседуем.
— Воля Ваша, Федор Андреевич. — а тут у меня много эмоций вырвалось. Больше, чем я сама себе позволяла испытывать. Больше, чем показывала. Оказывается, не так уж у нас все просто было, не простая интрижка.
Ну пожалуйста, умоляю тебя, обернись. Вот просто обними и скажи, что все остальное ерунда и у нас все будет хорошо. Как угодно, тайно или явно, но будет. Пожалуйста, Федя…