— Почему ты такая? — горько произносит он после этой дуэли взглядов.
— Какая? — что же на этот раз окажется не так?
— Невозможная. То нежная, то колючая, до добрая, то чудовищная. — мать моя муравьиха, это же сколько комплиментов за один раз.
— Это, Федя, потому что живая. Если человек одинаков во всем и долго, его стоит потыкать палочкой: вдруг помер, а мы еще не в курсе. — назидательно высказалась я.
Рассмеялся, запрокинув голову. Открыто, искренне. А ведь у нас получилось, что мы не жили без призраков: попервоначалу я скрывала о себе самое важное, в моем времени он был придавлен открытиями, когда вернулись — наша связь оказалась настолько неудобным обстоятельством, что оба слишком многое заминали, потом нависала тень Тюхтяева, теперь не тень, а живой статский советник. И лишь здесь, географически спрятавшись от условностей и ограничений, мы дали себе волю.
И я смеялась вместе с ним.
Он подошел ближе, дотронулся до щеки, погладил ее.
— Неуемная. — прижался губами к моей скуле. — Дикая. Безумная. Обожаю тебя.
Мы можем долго-долго стоять здесь, растягивая нежность. Не секс, но настоящую близость. И на этот раз он не рвется вперед, форсируя все мои эмоции, дожидается пока руки лягут на его торс, а губы сами приоткроются навстречу. Вот тогда он принимает меня как дар, как обретенную ценность, откапывает тело из-под одежды, целует каждый сантиметр находки, упивается ощущениями… И это ярче, сильнее, эмоциональнее, чем когда-либо.
Когда ноги перестают подкашиваться, я отпускаю свою надежную опору. Вопреки прежнему опыту, даже не остывший от секса, он насторожен как охотничий пес.
— Что делать будем, Федя? — а ведь не поверит, что после октября я сумела сохранить ему лояльность. Сама бы не поверила.
— А чего ты сама хочешь? От меня ты что хочешь? — он нависает надо мной так, словно не было сейчас того потока любви. Злой, обиженный. — Я бы еще понял, если бы сбежала, перестала общаться. Но ты появляешься, словно ничего не было. Я не могу тебя понять.
Добро пожаловать в мой клуб. Я тоже не могу понять, что делать. Стремление усидеть на двух стульях обычно приводит в травмпункт, и я семимильными шагами иду к финишу. Выбраться из такого тупика, в котором мы сидим с осени непросто, ибо как ни зацикливалась я на Тюхтяеве, Федю помнила. И не только как постельную игрушку. Но не предлагать же им весело жить втроем? Тут, конечно, есть и такие люди, вспомнить того же Алексея Александровича, Зизи и ее мужа, но даже моих затуманенных гормонами мозгов хватит, чтобы догадаться, что Федора Андреевича Фохта, Михаила Борисовича Тюхтяева и Menagé à Trois не стоит связывать в одном предложении. Если изолироваться от любого из них, я могу попытаться убедить себя, что он мне не нужен, но события последних дней подтверждают, несостоятельность этой политики. И пока получается, что Тюхтяев прав, страсть у нас с Федей есть, но хватит ли ее одной? С рассудком-то у обоих перебои.