И смешно, и грешно. Кое-как оттерла лицо платком, скорее всего лишь размазывая грязь еще больше.
— Помочь? — раздалось еще ближе, чем я думала.
Мне протянули фляжку с алкоголем, который куда лучше справился с очисткой лица.
— Все? — я выжидающе уставилась на него. И это было так по-домашнему, что защемило где-то между лопатками.
Он осмотрел щеки, забрал платок, аккуратно оттер остатки и ненадолго застыл. Я с интересом наблюдала за сменой выражений лица и оказалась изумлена почти приказным тоном.
— Вперед. Верста сама себя не проползет.
Как скажешь. И еще несколько десятков деревьев остаются позади.
— Друг мой, а мы точно в ту сторону ползем?
Были вокруг именья тропы, которые волшебным образом то подходили к строениям, то удалялись от них, и обидно проползти мимо дома с песнею.
Он приподнялся, просветлел лицом и все же чуть сменил направление.
— Здесь можно срезать путь.
Спустя еще полчаса я не выдержала.
— В мое время говорили о женском топографическом кретинизме как о неспособности сочетать отдельные части тела и умение ориентироваться на местности. О, как же люди заблуждались.
— Вам часто говорят, что Вы невыносимы? — глухо раздалось справа.
— Вполне-таки выносима. Я довольно худенькая и вынести меня может почти любой мужчина старше 14 лет, особенно если через плечо перекинуть…
И эти шуточки я бы еще долго продолжала, но он так и сделал. Поднялся, протянул мне руку, и когда я доверчиво вложила свою ладошку в его, рывком подбросил на плечо.
— Да что Вы творите-то! Мы же почти доползли.
Оказалось, что не совсем. Половину времени мы потратили на строительство громовской кольцевой тропы. Сопротивлялась я для видимости, вяло, потому что и руки, и ноги отваливались. Ему вряд ли легче, так что…
— Отпустите меня. — тихо прошу его левую лопатку. — Тяжело же.
— Выносимо. Проще, чем выслушивать Ваши придирки. — чуть приглушенно сообщили моей пятой точке.
— Федь, мы вдвоем намного быстрее дойдем. — может хоть на имя среагирует? Ведь детский сад же.
— А ты спешишь?
Он остановился и аккуратно поставил меня на сухой участок. Тюхтяев, зачем ты это все устроил? Эта мысль изрядно отрезвляет. И злит, честно говоря.
— Федя, ты если что хотел сказать, то говори. — наконец я выбрала, чм прервать эту нехорошую тишину.
Буравит меня взглядом, прожигая до пяток.
— Я столько хочу… И сказать тоже. — голос хриплый, жаркий, обволакивающий.
Видимо от переизбытка невысказанного руки убирает за спину. Да и мне вот так лопатками к дереву куда спокойнее. Задушив робость и смущение выдерживаю его прямой взгляд. Зрачки то сужаются до булавочной головки, то расширяются, делая глаза внезапно темными — психует же, молча, про себя.