Доели все, выпили чай, помолчали.
Выжидающе посмотрела на гостя. Его взгляд отрывался от меня каждый раз, когда я оживала, так что странная игра в обиды еще продолжалась. Взрослый же мужик, а поведение — хуже подростка. Данилка уже таких глупостей не делает.
— Хотите остаться, Федор Андреевич? — вкрадчиво спросила я.
— Не думаю, что это хорошая мысль. — исследуя вилку ответил он.
— Я о другом спрашивала.
Молчание.
Ну скажи что не хочешь и я отпущу. Больно будет, но в последний раз стерплю как-нибудь. Но ты не скажешь.
Я позвонила в колокольчик и попросила прибежавшую Устю.
— Голубушка, подай нам кофе и сыр в кабинет, а сама можешь быть свободна.
Горничная кивнула и быстро убрала со стола.
Молчание становилось все тягостнее.
— Федор Андреевич, в обозримом будущем научились работать с различными тараканами в головах. Условие решения душевных проблем — разговор о них. Поговорим?
Не отвечает, так хоть и не убегает. Уже прогресс.
Пока мы собирались, в библиотеке материализовался кофейник, сладости и сыр для меня — после Греции я пристрастилась к молочным продуктам. Эх, как там мой современник — не звонит и не пишет же. Да и газеты словно позабыли всю эту средиземноморскую историю. Последнее, что я слышала — это что Греции удалось отжать себе всю северо-западную акваторию Крита. Пусть земля и вернулась туркам, но попасть туда теперь очень неудобно. Не уверена, что это означает «все продули», но судьба моего героя покуда покрыта мраком. Граф мог бы разузнать по своим каналам, но эти расспросы мне дорого аукнутся.
Я покосилась на нервно озирающегося надворного советника. Он избегал смотреть в сторону диванчика, да и я уже склонялась к мысли сжечь его или подарить кому. О, Устеньке в их комнате точно не помешает новая мебель. Решено, хоть одну проблему можно уладить с легкостью и ко взаимному удовольствию. Мне бы вот эту сероглазую неурядицу разрешить столь же непринужденно. О болезненном не хочет, но хоть как-то его разговорить нужно?
— Федор Андреевич, давайте подумаем. — я улыбаюсь приветливо и пытаюсь настроиться на волну того далекого февральского путешествия в самый дальний в жизни господина Фохта городок. — Куда могла скрыться госпожа Нечаева, бросив малютку-дочь?
Он сразу встрепенулся, собрался и снова стал прежним — ироничным, уверенным в себе профессионалом.
— Если с полюбовником убежала — то под чужим именем живет.
— И где же? — уточнила я.
— Скорее всего не в России. — рассудительно произнес мой собеседник. — В начале восьмидесятых такие истории прятали в Европе.
— Само собой, именно в Симбирской губернии, не выезжая в большой мир, она исхитрилась найти столь обеспеченного человека, который мало того, что влюбился в провинциальную клушу, так и увез ее в поисках приключений в Париж, Ниццу или Лондон. — не удержалась от колкости я. Плохо так говорить о названной семье, но пока родители Ксении у меня особой симпатии не вызвали. Ладно, отец-суицидник, но мать за эти годы могла хоть как-то весточку подать, да хоть тайком кровинушку свою навестить? Если не навещала, оно мне, конечно, попроще будет, а если была? То тогда кому-то пора отправляться в долгосрочную поездку по разным отдаленным маршрутам. Заодно и к северам привыкну — не помешает.