Ну что им стоило войти на несколько минут раньше, до знакомства с прессой? А теперь я только об одном и могу думать.
— Ты хотела о чем-то поговорить? — спросил граф после отъезда высокородного посетителя.
Поначалу наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц, а теперь вот дыхание выровняла, можно и голос подать. Я же полюбила тебя, папуля, доверяла как никому здесь, а ты так со мной. Если эта заметка от того самого автора, то ты мне врешь с самого взрыва, год почти. Видишь мою боль и продолжаешь лгать.
— Я посоветоваться с Вами хочу. — начала новую наскоро спланированную игру. Пусть ты, родственничек, и профессионал в интригах, в этот раз я тебя за ушко да на солнышко выведу. Дипломатические игры тогда простила, но сейчас не отступлю. — Скоро годовщина… Думаю, стоит заказать хороший памятник Михаилу Борисовичу. Как полагаете, это уместно?
Огорчился.
— Ксения, ты же понимаешь, что это неприлично. У него семья есть, как сестра решит, так и сделают. Если так хочешь, сможем съездить завтра на Охту.
И так каждый раз, стоит лишь завести речь о покойнике. Юлит, изворачивается и отгораживается могилой.
— Конечно. Спасибо. — Я кротко посмотрела снизу вверх сквозь две крупных крокодильих слезы.
Вечером я ушла в себя, пытаясь собрать в одну кучу всю имеющуюся информацию. Где же я ошиблась? Когда поверила, что он мертв?
Те дни всегда воспринимались как месиво обрывочных кусков времени, без звуковой дорожки. Белым шумом укрытый калейдоскоп лиц, назойливый уход, переезды — сначала с курдонера в госпиталь, потом обратно в усадьбу, уже со скандалом — граф не захотел сдавать меня в приют для скорбных умом.
Так что же было? Если отвлечься от горя и боли, какие у меня остаются факты?
Вот мы с Тюхтяевым с упоением целуемся на диванчике кареты. Все прекрасно, да хоть третья мировая война начнется — я не обращу внимание. Экипаж замирает, раздается деликатный стук в крышу — это кучер напоминает, что остановка конечная, поезд дальше не идет. Но нам подобное не особенно интересно. Открывается дверь, госпожа Гершелева осуществляет свое кособокое возмездие. Это я видела своими глазами — небольшой сверток, с мой кулак размером, влетает в экипаж, Тюхтяев отбрасывает его обратно и падает грудью на пол. Живой абсолютно, только лицом помрачневший — уж он-то получше моего разбирался во взрывчатке. Я же сидела на его коленях — и тут же оказалась с ногами заброшенной на диванчик. Это спасло мои конечности, но лучше бы мы взорвались вместе, откровенно говоря.
Вероятнее всего потом случился взрыв, который начисто стерся из моих воспоминаний. Тело моего любимого мужчины, отброшенное взрывной волной влетает обратно в карету и падает на меня, спиной накрывая лицо. То есть я не вижу его состояния, но не кусками же он летел. Тяжелый был, это точно. Плечи несколько раз содрогаются и вдруг расслабляются. Это агония или просто потеря сознания? У кого спросить? Ладно, возвращаемся к хронологии событий. Когда все померкло, набежали люди, которым я не отдавала его тело, и, по словам прислуги, по-волчьи выла, вцепившись в его пальто. Но нас все же удалось разделить, после чего Тюхтяева унесли и следом же погрузили на носилки меня и отвезли в больницу.