— Да разве дети бывают обузой?
— Жить со мной станете или сдадите меня куда?
Лариса внутренне замерла. Она прекрасно понимала, что старик проверяет ее «на вшивость». Но одно дело — излагать свою точку зрения на вещи, и совсем другое — давать конкретные обещания, которых выполнить не сможешь. Но деваться было некуда.
— С вами. — Она произнесла эти слова спокойно и уверенно.
Николай Савельевич улыбнулся и вздохнул.
— Если честно, — сказал он, — собственная судьба меня не очень-то и волнует. В конце концов, дом престарелых не самое худшее место в мире.
Костя попытался возразить, но отец лишь отмахнулся.
— И еще хочу сказать: я очень рад, что не помер сегодня. Потому что теперь мне охота дожить до вашей свадьбы и увидеть наконец своего сына счастливым.
Лариса закусила губу, чтобы сдержать непрошеные слезы. Николай Савельевич говорил с таким чувством, что сказать ему теперь правду не представлялось возможным. То есть сказать правду означало бы то же самое, что объявить больному человеку: «Извините, мол, нет у вас той цели впереди, ради которой вы жить вознамерились, так что…» Она поднесла к губам чашку и отхлебнула большой глоток, позабыв о том, что чай очень горячий. Горло обожгло, но слезы, выступившие на глазах, теперь вроде бы были оправданны.
— Лариса, — снова обратился к ней Николай Савельевич, — расскажите о себе. Костю не допросишься, я знаю. А старческое любопытство — вещь назойливая…
— Во-первых, вы никакой не старик, — ответила Лариса. — А во-вторых, рассказывать-то особенно нечего. Я выросла в детском доме, потом окончила медицинское училище и вот работаю на скорой. Это все.
— Наверно, тяжко пришлось в детстве? — с пониманием спросил Николай Савельевич. — Обижали, да и голодно…
— Что вы, у нас были самые замечательные учителя. А директор нам всем была как мать родная.
— Надо же, — удивился Николай Савельевич, — а как телевизор посмотришь, кажется, что детские дома…
— Нет, — отрезала Лариса. — Мы жили как семья. И я всех их до сих пор очень люблю.
— Значит, у вас совсем никого из родных нет?
— У меня есть тетя, — ответила Лариса неохотно.
— Не понимаю. Почему же вы тогда росли в детском доме?
Лариса нахмурилась.
— Она не знала, что я в детском доме. Но она меня искала…
— Значит, вы живете с тетей?
— Тетя живет в доме престарелых. — Лариса опустила глаза.
Николай Савельевич и Костя переглянулись, но никто не решился задать вопрос, вертевшийся на языке. Лариса почувствовала возникшее напряжение и грустно усмехнулась.
— Я не могу вам этого объяснить, — сказала она, — потому что сама не понимаю. Жили с ней хорошо, ни разу не поссорились. А год назад она вдруг объявила, что переезжает.