Однажды мама застала дядю Федю у соседки. Она пошла к ней попросить сахара, дверь была приоткрыта. Вошла. А они там на кухне. Между плитой и столом. Она швырнула в них вилки, что лежали тут же на столе, и выбежала в слезах. Плакала каждый день. На выходных выпила две бутылки вина, отчего потом всю ночь ее рвало в синий таз, который я приставила к дивану. Я сидела рядом на полу, иногда опорожняла таз и возвращала его на место. Мама просыпалась, ее рвало, я держала волосы, чтобы не запачкалась. Мне было очень страшно. Помню, как глаза слипались, я засыпала на мгновение, а сама вся в слуху, не замычит ли мама, не застонет ли. Она и кричала, то ли от вина, то ли от боли душевной.
Жаль было маму, но соседка Яна подходила усатому Федору больше. Мама была тонкая кисть, а Яна – веник для уборки подъезда. Дядя Федя – желтый самовар. Мама не видела разницы между ними, а я видела. Дяде Феде было все равно, но ментально его потянуло к той, что была проще и безыскуснее, одной рукой она жарила котлеты, другой мыла посуду. Запах чеснока и пота от ее тела не смущали. Мама же чиста, свежа и много требовала…
Долгие месяцы мама была замкнута, часто плакала ночами, утром я находила пустую винную бутылку под раковиной. Она молчала, уйдет на работу, вернется. Пролистает мой дневник, погладит волосы. Сядет в кресло, возьмет спицы и вяжет, вяжет.
– Мама, что ты вяжешь?
– Кофту себе.
– Мама, красивая будет кофта, да? – пыталась я ее подбодрить. Но она смотрит вперед, сквозь стены, сквозь города, туда, где мнутся с ноги на ноги ее мечты о том, чтобы кто-то любил ее сильно, как в пошлых романтических фильмах.
Однажды мама резко изменилась. Повеселела. Стала ярче краситься и одеваться. «Опять кто-то появился», – с горечью подумала я. Безнадежно все это. Мне всего десять лет, но я твердо знала, что мужчины на любовь не способны. У мамы их вон сколько было, ни один не сделал ее счастливой.
Казалось, на этот раз было по-другому. Влад, так он представился мне в первый день нашего знакомства, жил за городом в большом двухэтажном доме с взрослой дочерью и черной беспородной собакой. Дом был странный. Для меня слишком необъятный, с множеством комнат, крутой лестницей на второй этаж и абсолютно голый. Мебель, обои, невзрачные люстры. Несмотря на домашнюю утварь, создавалось ощущение, будто в него только въехали и еще не успели обжить. В доме отсутствовали запахи, тепло, приятные мелочи, которые могли наполнить пространство особым дыханием, сделать жилище родным. Я бродила по комнатам, чувствуя, как дом выталкивает меня, не принимая в свои стены.