– Помнишь, мне в сентябре прислали карту по почте? Я сказал, что выкинул ее. Так вот, я соврал.
Речь изливается из меня плавно. Я смотрю Ричи в глаза.
– И ты на одной из карт. Я должен доставить тебе послание.
– Ты… уверен?
Он пытается убедить меня, что это какая-то ошибка, но я твердо стою на своем. Только качаю головой – нет, мол. Подмышки, кстати, взмокли.
– Это ты, – убежденно сообщаю я.
– Но почему?
Ричи смотрит умоляюще, но я не должен поддаваться жалости. Нельзя позволить ему снова провалиться в этот черный лабиринт, где в темном доме есть темная комната, в которой на полу валяется, растоптанная, его гордость. Поэтому я продолжаю холодным, сухим голосом:
– Ричи, посмотри на себя. Тебе не стыдно?
Он смотрит на меня так, словно я только что пристрелил его собаку. Или сообщил о скоропостижной смерти матери.
Каждую ночь он сидит на куше и слушает радио. И неважно, что говорят ведущие. Слова всегда – одни и те же. Те самые, что я сейчас произнес. Мы оба это знаем.
Ричи буравит взглядом стол.
А я смотрю в какую-то точку у него над плечом.
Мы оба сидим и думаем над тем, что я только что произнес. Ричи, правда, сидит с обиженным видом.
Заседание наше друг напротив друга продолжается довольно долго. Прерывает его знакомая вонь – в кухню заходит Швейцар.
– Эд, ты хороший друг, – наконец говорит Ричи. На лицо его возвращается прежнее расслабленное, всем довольное выражение. Ему, правда, трудно удержать его. – Аты, – обращается мой друг к Швейцару, – воняешь, как выгребная яма.
С такими словами Ричи встает и уходит.
Отголоски этих слов гуляют по кухне. Я прислушиваюсь к улице. Слышу, как взревывает «кавасаки» – и удаляется в ночь, темную и неподвижную.
«Мне кажется, ты был излишне суров», – замечает Швейцар.
Некоторое время мы стоим и молчим друг напротив друга.
На следующую ночь я прихожу на то же место. К дому Ричи. Отступаться нельзя.
Вот он проходит через кухню. И появляется на крыльце – в одной руке радиоприемник, в другой бутылка. Я слышу его шаги, потом голос:
– Эд?
Выхожу из тени.
– Пойдем к реке, – говорит Ричи.
Река огибает пригород. Мы сидим на берегу – от дома Ричи не так уж далеко идти. И передаем друг другу бутылку. Тихо бормочет радио.
– Знаешь, – говорит Ричи после некоторого молчания, – я раньше думал, что у меня синдром хронической усталости.
И замолкает, словно забыл, что хотел сказать.
– Ну и? – подстегиваю я.
– Что?
– Синдром хронической усталости.
– А, да, – вспоминает Ричи, о чем шла речь. – Так вот, я думал, это оно. А потом понял – никакой это не синдром. Просто я ленивый говнюк.