– Ну и прекрасно.
И мы с отцом Томасом важно шествуем к перекрестку.
Дойдя до угла, пожимаем друг другу руки и прощаемся. Священник уже почти скрылся из виду, как я вспоминаю про его брата. И бегу обратно с криком:
– Эй, святой отец!
Он слышит и резко оборачивается.
– Чуть не забыл!
Я не добегаю до него метров пятнадцати.
– Ваш брат!
Отец Томас прислушивается.
– Он попросил передать, что сребролюбие еще не поглотило его душу.
В глазах священника вспыхивает радость, – но к ней примешивается капля сожаления.
– Да, Тони… – произносит он тихо и стеснительно. Его слова подкрадываются ко мне как-то бочком. – Давненько мы с ним не виделись. Как он, кстати?
– Да нормально, – отвечаю я с непонятной уверенностью.
Однако интуиция подсказывает: «Эд, это единственно правильный ответ».
Мы так и стоим друг против друга и неловко переминаемся с ноги на ногу посреди замусоренной улицы.
– Я вас не очень расстроил, святой отец? – на всякий случай интересуюсь я.
– Да нет, Эд, – отвечает отец Томас. – Все в порядке. Спасибо, что передал привет.
Он поворачивается и идет прочь, а я, в первый раз за все время, вижу в нем не священника.
Даже не мужчину определенного возраста.
В этот миг я вижу обычного смертного, который плетется домой по Генри-стрит.
А теперь полный контраст.
Мы сидим у Марва дома, по телику идут «Спасатели Малибу». Звук выключен – все равно нам плевать на сюжет и реплики героев.
Играет любимая группа Марва – «Ramones».
– А можно я что-нибудь другое поставлю? – интересуется Ричи.
– Валяй, Прайора можешь поставить, например, – лениво отвечает Марв.
До чего мы дошли – даже Джими Хендрикса называем Ричардом Прайором.
Начинается «Purple Haze», и Марв вдруг вспоминает:
– А Одри-то где?
– Да здесь я, – отвечает ее голос.
Одри заходит в комнату.
– Слушайте, а чем так воняет? – вдруг спрашивает Ричи и морщится. – Знакомое амбре, кстати…
Марву вонища тоже что-то живо напоминает, и он обвиняюще тычет пальцем в меня:
– Ты что, Швейцара сюда привел?
– Ну, он такой расстроенный был, когда я собрался уходить, я и…
– Что «и»? На фига мне сдалась твоя псина?
Швейцар сидит у открытой двери и внимательно наблюдает за разговором.
Воспользовавшись паузой в диалоге, он принимается облаивать Марва.
Кстати, больше Швейцар ни на кого не гавкает. Только на него.
– Видишь – я ему не нравлюсь, – недовольно замечает мой друг.
– Гав! Гав! Гав! – выражает свое отношение пес.
– А все потому, что ты на него косо смотришь и всякие гадости говоришь! Между прочим, он все понимает!
Мы бы спорили еще долго, но Одри уже раздала карты.
– Господа? – вежливо кашлянув, приглашает она к игре.