– Вы сектанты, что ли, тут все, блин?
– Если тебя тащить полкилометра, то ты обдерёшься сильно. За шиворот – по кочкам… Мне всё равно, в общем. Я же на ручках тебя не понесу.
– Я не турист.
– Вот! Вот это ты и выяснишь. Для себя, прежде всего.
– Помоги встать, – угрюмо сказал Весёлой. – И развяжи.
Фенимор помог ему. И не развязал.
Теперь бок о бок, они прошли по степи ещё с полкилометра. Иногда Весёлаго что-то трогало за лицо, наподобие паутины. Он морщился, пытался стирать эти прикосновения о плечи, но волосатика, трекера с рейтингом, больше не просил освободить руки. Степь была вся покоцана, под травой, под свежей ещё полынью сплошь шли шрамы, рытвины, тут десятилетиями гоняли на больших машинах и в грязь, и в снег, и в пыль. Зато мусора было мало. Вообще, считай, не было. И совсем не было живых звуков. Весёлой не заложился бы, давно не был за городом, чтобы без деревьев или пляжа, но ему смутно помнилось из детства и казалось по логике, что в степи должны орать сверчки и свиристать жаворонки. Никто не орал, не свиристал, собственно, Весёлой только свои спотыкания о кочки и слышал, Фенимор двигался рядом с ним бесшумно, так, что Весёлой даже начал присматриваться, как это он так может, ноги как-то по-особому ставит? Ничего не понял он и для себя составил такое мнение, что всё дело тут в фирменных кроссовках. С языка чуть не слетела автоматическая тирада про палёное и фирменное, что нехило тут устроились, в Капустинской карантинной зоне, надо делиться.
Хоть и был уже полдень, было не жарко, июль ещё не озверел. Вдруг потянуло костром навстречу.
– Костёр где-то, – сказал Весёлой.
– Чутьё у тебя, да, – сказал Фенимор как-то очень буднично.
И он протянул руку впереди себя и отвёл в сторону невидимый занавес.
Перед ними возник из ничего, но на фоне того же пейзажа из степи, кочек и свежего воздуха натюрморт из костра, разведённом на сковородке, трёх стоящих на попа кирпичей вокруг, и групповой портрет сидящих на этих трёх кирпичах трёх вооружённых типов.
Все трое были какие-то чёрно-зелёные. На них были чулки ОЗК поверх обуви, явно кустарно, но надёжно и тщательно пошитые плотные чёрные куртки, почти одинаковые, одной, так сказать, швейной машины, разных лишь степеней ношенности и расстёгнутости. У каждого на животе висел прибор изолирующего противогаза. Все трое были без головных уборов, с голыми руками. Все трое смотрели на подошедших (мы для них так же появились из ничего, как они для нас?) совершенно одинаково. Трое из ларца, блин. Конечно, рыла-то у них разные абсолютно. Но вот голые руки они держали над медленным жёлтым невысоким пламенем на сковородке одинаково. Озябли, что ли, подумал Весёлой безнадёжно-иронично, отказываясь понимать что бы то ни было. А во рту всё ещё перец от пиццы. Каких-то шестьдесят километров до дома. Что у них в рюкзаках, интересно? Что они таскают оттуда? Говорят, у них тут рублей лет пять уже не видели. Говорят, самая мелкая монета – двадцать баксов. Ну то есть бумажка.