– Будьте вы все прокляты, – сказала поблизости Ольга. Коростылёв опомнился. Она смотрела на него с ненавистью, но и с интересом, злобным интересом с примесью иронии. Как, мол, скурмач, отреагируешь? Не обгадишься ли, дроля? «Ночь живых мертвецов» смотрел ли? А это тебе рассвет живого мертвеца, скурмач.
Что Коростылёв ей мог сказать? Но ей и не нужно было.
– Я один только раз посмотрела ему в глаза, – сказала она. С её сигареты упал столбик пепла. – Как я теперь буду смотреть ему в глаза, зная, что там? Идите скорей, разговаривайте уже, я долго не выдержу. И Яночка сгорела, и Валя убит, и муж вдобавок – зомби. И надо врать! Будьте вы прокляты.
Коростылёв кивнул Фенимору, подошёл, и тут же понял, что экран – это не телевизор, а верхняя крышка Волшебного Стола. Около тысячи вопросов ему хотелось задать инопланетянам, но он понимал, что эти вопросы сейчас не к месту. Беда не вчера началась, не завтра кончится. Он понял только, что к углам экрана припаяны какие-то провода. И что они уходят под повязку на голове дёргающегося трупа. И что уши у трупа открыты, а вот нижняя челюсть накрепко подвязана, и залеплены пластырем глаза. Ещё было понятно, что изображение бармена на экране его не видит. Ну хоть что-то не фантастическое.
– В общем, подполковник, орите громче, потому что Николаич вас слышит через уши трупа, а видеть ни хера не видит. А мы его слышим через вот это, – сказал Фенимор и показал пальцем на стоящий у экрана на стуле абонентский громкоговоритель «Гжатск» из посеревшей от старости пластмассы.
– Николай Николаевич! – крикнул Коростылёв.
В труп на носилках как электричество пустили. Фенимор ухватился за раму носилок обеими руками и даже встал. Из громкоговорителя послышалось:
– Это вы, Коростылёв? Я не вижу же ни хера!
– Да, это я!
– По телефону не договоришься. Сам я приехал, в общем. Времени у меня мало, и стол скоро разрядится, и мне не очень хорошо. У города к вам большая претензия, подполковник, но я не хочу воевать. Никому от этого хорошо не будет. Вы правы. Надо выруливать, включать политику. У меня есть предложение.
Коростылёв наклонился и прибавил на громкоговорителе громкость до отказа. Голос Петровича звучал абсолютно синхронно с изображением его, и щелчки и шипение совпадали с помехами тоже.
– Я слушаю!
– Если вам отдать синего скота, как требуют люди, то вы попадаете в чмошники, всем скопом, все магацитлы: и скурмачи, и учёные, все. Я понимаю. Это верно. И это очень плохо, потому что всё снабжение у нас земное, да и охрана и Зоне, и Предзонью нужна. Не суверенитета же у вашего Ельцина требовать, сколько сможем унести. Нисколько не сможем. Беженск сам себя снабжать не может, да и кто даст. Это всё даже не считая 17-ю площадку треклятую. Она и нам самим покоя не даёт, разрядить её нужно безусловно, и тут вообще не о чем спорить. Словом, Олег, не время для великих потрясений. Нужно сберечь статус кво. И лично вас, и Пиню тоже мне не хочется выставлять. Я всё добро помню. Эй, вы там?