– Специлизация. Неправильно сказал?
Коростылёв мгновение помедлил, глядя вверх.
– «Специфика», если коротко.
– Короче, «проводник» – задевает, – сказал Набис непримиримо. – В Зоне вежливость ценится. Со всем уважением. Но это надо всем помнить.
Блинчук выругался. Засмеялся.
– Познавательно сегодня, аж до колик. Проводной так проводной.
Глызин фыркнул.
– Который раз я сюда приезжаю, а ничего такого не слыхал… Ладно. Именно местных, —Блинчук выделил «местных», – нелегалов? Мы встретить можем?
Вряд ли военных трекеров успели оповестить, что их начальник по «нейтралке» кататься поехали… Но рисковать Набис не хотел. Спрос с проводилы. И он сказал значительно:
– Могут быть и служащие по контракту. И даже кадровые военные. В своё свободное время.
– Коростылёв, слыхал? – сказал Блинчук со смешком.
– Так точно, – откликнулся майор. – Соответствует сведениям.
– Так, группа, ладно, слушай мою команду, – сказал Блинчук. – Любые действия по пресечению нелегального тире браконьерского посещения Зоны приказываю заранее соответственно отставить.
Его группа почти в унисон ответила «есть», и не Набис, а сам Блинчук шарахнул кулачищем по кабине. Харон громко передёрнул рычаг, «шишига» въехала в стоящее здесь огромное зеркало, в дождевой сектор Собачинской дуги «нейтралки».
Сопровождаемые одновременно и одинаково, не хуже, чем десять секунд назад, ответили вместе «есть», выматерились. Дождь сразу стал стеной, солнце за тучами из зенита соскочило на три часа дня. Набис опять сдержал желание достать из рюкзачка и накинуть целлофановый плащик. Неудобно. Как-то не по-русски бы это было. А скурмачу-полковнику предлагать вместе накрыться – тоже не хотелось. Западло. Хотя… С майором он бы поделился, пожалуй.
– Куда же вся эта вода девается? – спросил, отплёвываясь, человеческим голосом Блинчук.
– В ливнёвку, – ответил Набис и успел показать пальцем, а Блинчук успел заметить решётку слива, жадно глотающую чистые потоки. Асфальт улицы был чистейшим. Даже грязь была чистейшая, промытая в ста водах, блестела, как новенькая. «Шишига» перевалила через обочину, юзанула левым штирбортом, выбираясь на пустырь, и принялась, страстно, прирыкивая, гудя, преодолевать холмики и ровики пустыря на месте старого госпиталя. Хватко цепляясь колёсами за битый кирпич в мокрой земле, за остатки асфальтовых дорожек и тротуаров. Все замолчали, вцепившись в подлокотники.
– А из ливнёвки куда? – спросил Блинчук, когда перестало кидать.
– А это вопрос к учёным.
– Хэх! – сказал Блинчук и замолчал.
– Не вопрос. На сухой стороне испаряется, – сказал вдруг прапорщик Глызин.