Вяткин автоматически взял со стола ручку без стержня и стал её рассматривать, поднеся к носу.
– А вам кого нужно? – спросил он. – Это доктор Вяткин. А, ч-ч…
Опять сначала говорю, потом думаю, подумал он. До тридцати дожил, ума не нажил.
– А это кто? – спросил доктор.
– Доктор, это Петрович, бармен. Мы с вами знакомы.
– Да-да-да, припоминаю! – сказал Вяткин. – Вы что-то хотели, товарищ Петрович?
– Что там у вас случилось, доктор? – спросил Петрович терпеливо.
– Вы знаете, я не знаю наверное. На Лазарева напал какой-то смаглер по виду, ударил его, и тут я вошёл.
– Я слышал выстрел, – терпеливо сказал Петрович.
– Видите ли, мне пришлось… У меня с собой было оружие.
– Толь Толич жив? – спросил Петрович.
– А, да-да. Да-да-да. Он без сознания, и нужно, конечно, в больницу его срочно… Я что звоню-то! – спохватился доктор. – Мне нужно вызвать «скорую», а телефон занят. Давайте мы сейчас прервёмся, вы не возражаете?
– А вы сами как?
Доктор пожал плечами.
– Доктор?
– Ах, да. Да нет, всё нормально. Убил человека. Я очень плохо стреляю, вы поймите.
– Вешайте трубку, доктор – сказал Петрович. – Лечите Лазарева. Пожалуйста.
– Спасибо, – сказал Вяткин, – до свиданья, товарищ Петрович. Я кладу.
И он деликатно нажал на рычаг.
Вызывая свою машину (шофёр уже давно спал, и фельдшер спал, а дежурная медсестра в травме была подшафе и глупо хихикала, пока Вяткин втолковывал, что от неё требуется), он рассматривал рисованных человечков на полях измятой газеты, не понимая, почему они выглядят нерезко и неудобно. Убедившись, что машина сейчас будет, и что она будет именно там, где нужно, Вяткин оставил телефон, опустив очки на нос, ещё раз проверил пульс и реакцию зрачка у Лазарева, потом попил воды из графина и с сожалением ещё раз осмотрел нападавшего – да, труп, ничего нельзя сделать. Наповал. Убитый был доктору незнаком, разве что встречались в городе, город маленький… Отвратительно всё-таки пахнет пороховой дым, такая кислятина какая-то, тухлая и с перцем. Странно, убитый одет, как для выхода – ОЗК, всё остальное… А это на нём – кровь! Весь бок куртки в крови, присохшая, но свежая… Странно. Ну, ничего. Сколько теперь писанины… допросов… Ох ты, тох ты, уже приехали! Вот это мы работаем!
В помещение ввалились фельдшер Андрей с санитаром Альгисом. Альгис, литовец, срочник, каким-то невероятным чудом застрявший в Советской Армии, не демобилизованный ни по политическим причинам, ни по окончанию срока службы, местная знаменитость, объект специальных трёхсторонних переговоров между Москвой, Вильнюсом и Вашингтоном, тащил подмышкой носилки и с порога спросил: «А чем это так воняет, доктор?» – «Чем-чем, – сказал Вяткин, здороваясь с ним за руку. – Стрельбой и воняет». – «Ого-го, – сказал Андрей, наклоняясь над телами. – Это же дядя Толя! А это Мавр! Кто это их, доктор?» – «Дядю Толю он, а его – я, – сказал Вяткин. – Я промахнулся. Давайте, ребятки, берём дядю Толю. Боюсь, как бы не порвало ему брюшину. Видишь, кровоизлияние… Осторожно!» – «Хоть топор вешай, – сказал Альгис, помогая переложить Лазарева с пола на носилки. – Так у вас говорят, оккупантов». – «Сам ты оккупант, – сказал Андрей. – Нашёл оккупантов, меня да доктора…» – «Я иносказательно, – серьёзно сказал Альгис, закуривая, – о присутствующих не говорят. Так у вас говорят».