— Привет, — говорит она, сияя и обнимает меня. Я обнимаю ее в ответ.
Отец входит в большой коридор и улыбается. Его фигура сильна, а его темные волосы отражение моих собственных.
— Привет, пап, — говорю я, отпуская маму.
Приезжать сюда было ошибкой.
Не поймите меня неправильно, я люблю своих родителей. Я очень люблю своих родителей, но иногда они просто не понимают меня.
Никто не понимает.
— Ну же, присаживайся, — говорит мама. — Ланч скоро будет готов.
Папа ведет меня в гостиную. Естественный свет просачивается через огромное эркерное окно, и мне нравится веселая атмосфера, которую он создает. Моя мама такая же солнечная, как и эта комната. Ее личность проступает во всей обстановке комнаты: в желтой кушетке, стоящей в центре, в ярком разноцветном ковре, покрывающем паркет, в картинах, бросающихся в глаза из-за ярко-красных и желтых оттенков. И вот стою я, темное грозовое облако в ее красочном мире.
Папа опускается в большое коричневое кожаное кресло, и мы проводим время за разговорами о спорте и общением на поверхностные темы, пока нас не прерывает мама:
— Давайте есть, — она улыбается милой улыбкой, которая всегда, когда я был ребенком, позволяла мне чувствовать себя в безопасности. Ее улыбка всегда заставляла меня чувствовать себя лучше: когда я испытывал боль от падения с велосипеда или боялся темноты. Но прямо сейчас, она не оказывает на меня никакого эффекта.
Я следую за отцом в большую кухню. Стеклянные вазы со свежими цветами на гранитных столешницах, перемежаются с электроприборами из нержавеющей стали.
Теплая и уютная атмосфера — это психологический трюк, который мои родители стараются применить ко мне всякий раз, когда я прихожу в гости.
— Как к тебе относятся в Университете Нью-Йорка? — спрашивает мой отец, отставляя стул, стоящий у дубового кухонного стола.
Садясь, я пожимаю плечами. Солнечные лучи проникают сквозь жалюзи на французских дверях, заставляя меня щуриться.
— Как и всегда.
Конечно же, я не сообщаю своей семье о Марли и о моем сомнительном притяжении к этой девушке.
— Это выглядит великолепно, мама.
Комнату наполняют приглушенные стуки столовых приборов, звуки поглощаемой еды и легких шуток, до тех пор, пока мои вкусовые рецепторы не немеют от следующих слов мамы:
— Я видела Дженнифер, когда она была в гостях у своей семьи. Она говорит, что ты ей не перезваниваешь, — я прекращаю жевать и смотрю на нее. — Я действительно думаю, что тебе стоит поговорить с ней, — она кажется нервной, когда эти слова покидают ее губы.
И она должна нервничать.
Мой мозг отключается.