Мы провели весь день в грусти, и ночь – тоже.
– Мой дорогой друг, мы должны расстаться и, сверх того, постараться забыть друг друга, потому что моя честь требует, чтобы в Лиссабоне я стала женой человека, о котором весь мир должен верить, что я сама ему отдалась, и ты понимаешь, что до того, как он станет реально моими мужем, мой долг требует, чтобы я передала ему мое сердце в безраздельное владение. Я не могу себе представить, как я смогу жить счастливо без этого. Но это мне не будет трудно, после того, как я тебя больше не увижу. Первое впечатление, которое ты почти уже преодолел, снова возымеет свою силу, и я уверена, что я полюблю своего мужа, впрочем, благородного и нежного, как я очень хорошо узнала в те немногие дни, что мы провели вместе.
После этого предисловия, вот, мой дорогой друг, что я должна тебя просить, и что ты должен мне обещать, хотя это будет лишь знак благодарности. Надо, чтобы ты мне пообещал никогда не приезжать в Лиссабон, по крайней мере, если я тебе не разрешу. Надеюсь, мне не нужно объяснять тебе причины, почему мне нужно воздвигнуть эту линию обороны. Ты не должен идти на риск, приехав в мою страну, нарушить мир моей души. Я не смогу стать преступницей, не став в то же время несчастной, и ты не должен питать мысль стать тому причиной, любя меня, как ты меня любишь, и зная меня, как ты меня знаешь. Увы! Поверь мне. Я воображала себе, что живу с тобой как твоя действительная жена, и когда ты меня покинешь, я бы представила, что стала вдовой, и вышла бы замуж в Лиссабоне вторым браком.
Утопая в слезах и сжимая ее в моих объятиях, я обещал ей повиноваться. Она ответила сразу аббатисе и министру, что будет в Лиссабоне в октябре, и что даст о себе знать, как только окажется в Испании. Имея достаточно денег, она наняла экипаж, купила коляску и наняла горничную, которую взяла у честной хозяйки, у которой она жила в начале своего пребывания в Лондоне. Так она использовала последние восемь дней, которые прожила со мной в Лондоне. Я добился от нее, также в виде любезности, в которой она не могла мне отказать, что она оставит у себя на службе моего камердинера Клермона, в верности и возможностях которого я был уверен, вплоть до Мадрида. Из Мадрида он должен был, следуя моему приказу, вернуться и присоединиться ко мне в Лондоне; но его несчастная судьба распорядилась им по другому.
Мы провели эти восемь дней, внешне, в самой большой нежности, но с горьким сердцем и настроением. Мы смотрели друг на друга без слов, мы беседовали, не понимая, что говорим, мы забывали подходить к столу, чтобы поесть, и отправлялись в постель, надеясь, что любовь не даст нам заснуть, но ошибались: невольная летаргия погружала наши чувства, отягощенные печалью, в черный Стикс посреди ласк, которые еще недавно пытались убедить нас, что мы бессмертны.